Владимир Дрозд - Катастрофа. Спектакль

Ни на одно мое письмо Маргарита не ответила, а вскоре вышла замуж, родила двух детей, развелась, снова вышла замуж, за военного, снова развелась и теперь живет где-то во Мрине. Даже адреса не знаю. Да и зачем?

Я предъявил удостоверение и попросил открыть люкс, который занимал Ярослав Петруня. Дежурная по этажу покачивалась передо мною как утка, за которой гонится селезень. Открыв двери, она прислонилась к косяку своим дородным телом в отчаянной надежде что-либо узнать, но я мрачно кивнул — и дежурная исчезла. В номере душно — словно на похоронах — пахло увядшими цветами, вазы стояли на столах, подоконниках и даже на полу. Розы уже осыпались, каллы жухли и сворачивались, лишь чернобривцы казались свежесорванными. «Петруня любит чернобривцы, но стойкости у них не научился», — подумал я и одернул себя: не осуждать, а понять надо. В спальне стоял чемодан Петруни — сразу же бросался в глаза, а может, для того и был демонстративно выставлен на столике. Я щелкнул замками. Почти пустой: ношеная рубашка, спортивный костюм и тапочки. Сверху лежала толстая тетрадь в зеленой обложке. Интуиция следователя подсказала: тереховский дневник Ярослава Петруни. Я знал, что такой существует. Под тетрадью — книга, с которой Ярослав в последние месяцы не разлучался: «Нравственные письма к Луцилию» Сенеки. Меж страницами — несколько закладок. Я раскрыл книгу на закладке и прочел подчеркнутые фломастером строки: «…А кто должен возвратиться, тот должен уйти спокойно. Вглядись в круговорот вещей, которые спешат к прошедшему: ты увидишь, что в этом мире ничто не уничтожается, но лишь заходит и снова восходит…» Это из письма тридцать седьмого. А в письме сорок втором подчеркнута лишь одна фраза: «Кто сберег себя, тот ничего не потерял, но многим ли удается сберечь себя?» В письме семьдесят втором восклицательным знаком выделена фраза: «Тебе нравится жизнь? Живи! Не нравится — можешь возвратиться туда, откуда пришел». Немного ниже характерным нервным почерком Ярослава написано: «Смерти нет — есть возвращение! К самому себе! И все сначала — но уже иначе! От скирды, у которой пас свиней, зачитывался книгами и мечтал о будущем…» Я отложил томик Сенеки, просмотрю в свободное время. Сейчас меня больше интересовал дневник: возможно, он прольет свет на загадочное исчезновение Петруни.

Признаться, руки у меня дрожали, когда развернул тетрадь. Лишь дневники мертвых мы читаем без угрызений совести. Я удобнее уселся в кресле и закурил. На первой странице было начертано: «Я пишу большими буквами, если со мною что-то случится, передайте этот дневник Олесе Алексеевне Несвит. Адрес: город Мрин, ул. Сосновая, 9». Я мысленно пообещал, что так и сделаю. Очередная страница начиналась весьма традиционной для молодого человека фразой:

«Завтра мне исполнится двадцать. Пойдет третий десяток. Уже — третий. Передо мной на столе — тринадцать томов Владимира Маяковского. Читаю до одури. Плачу и смеюсь. Ору от восторга. Не сошел ли я с ума? Возможно. В этом мире каждый по-своему сходит с ума. Кто-то бредит изысканным костюмом, кто-то — мотоциклом с коляской. Моя единственная страсть — литература. Рассказать людям, что видел, что знаю. Живу с героями своих будущих сочинений, с ними засыпаю, с ними просыпаюсь утром. Прошло три года моей самостоятельной жизни после школы. Я достиг: 1) признания как журналист; 2) познал жизнь и познал себя, хотя то и другое еще не полностью; 3) научился писать, хотя еще очень несовершенно. Но самое главное для меня — Олеся. Моя Олеся… Хочешь, наклоню для тебя небо, солнце новое зажгу?! Все достигнутое — для нее. Олеся, если тебе когда-нибудь придется читать эти строки, поверь в мою искренность: вся моя жизнь — для тебя. Я не верю в возможность нашего счастья. Счастья, которое придумывают для себя люди. Помнишь, как любовались мы освещенными окнами, балконом, оплетенным виноградом. Наверное, такого у нас с тобой не будет. Я для уютной, упорядоченной жизни не создан, нет! «Жирненьким» и довольным собой я никогда не был и не буду, клянусь тебе в этом. Это — принцип. На всю мою жизнь. В ближайшие три года я должен: 1) научиться писать так, чтобы люди плакали над моими творениями; 2) написать повесть «Судьбы» — о нашей с Олесей любви; 3) стать человеком — в моем понимании этого высокого слова. Последнее — самое главное, цель жизни, если хотите. Повесть начну писать этой же ночью, не чернилами, а кровью сердца. И — буду штурмовать бастионы наук. Возможно, со временем переведусь с заочного на стационар. Лучше жить впроголодь в Киеве, чем обрастать жиром и дремать в Тереховке.