— Я тебе принесла оружие. Когда Ким подберётся близко к тебе. Ты должен использовать вот это!
Елизавета Сергеевна раскрыла коробку. Андрей в немом изумлении уставился на предмет, лежащий там. Это был собачий ошейник. Кожаный и с шипами миллиметров пять во внутрь. У ошейника не было пряжек или застёжек. По всей видимости, он натягивался на голову несчастного животного. В середине ошейника лежала свёрнутая мотком верёвка. Она показалась Андрею самодельной.
— Мама. Если ты хочешь завести на старости лет собачку — заводи. Я здесь причём?
— Этот ошейник нужно надеть на шею демону и тащить его в ад. Это никому ещё не удавалось. Так сказал Координатор… — сказала Елизавета Сергеевна.
— Демон, Координатор, всё понятно, мама. Мы можем ехать? — Андрей тоскливо смотрел на часы. На мойку он уже не успевал. Теперь не опоздать бы на работу, учитывая, что мать нужно будет завезти домой.
— Нет! — с горячностью воскликнула Елизавета Сергеевна. Её голос охрип вдруг, и она долго кашляла в платочек с вышитым масонским знаком. Андрей завёл двигатель и включил печку. Не хватало, чтобы мать простудилась.
Елизавета Сергеевна тронула сына за плечо.
— Андрей посмотри на меня. Пожалуйста…
— Да, легко, — Андрей обернулся, и их взгляды встретились.
— Ким — не человек, — медленно говорила мать, не отрываясь, глядя ему в глаза. — Моя шестая степень дара, позволяет ясно видеть это.
— Ну и хорошо, — кивнул Андрей. — Ну и ладненькою.
Он старался ни о чём не думать, потому что первой же мыслью, дай он им волю, было бы: мать нужно лечить. Всё зашло слишком далеко. Это не так безобидно, как казалось вначале.
— Возьми этот ошейник и затащи Кима в Ад! — почти крикнула Елизавета Сергеевна. — Он же убьёт тебя, если ты этого не сделаешь!
— Ага, — Андрей вышел из машины, закрыл гараж, вернулся за руль, развернул «Дэу» и погнал её к перекрестку. Нужно было спешить, чтобы успеть завезти мать домой. Ему везло. Он попал на зелёную волну и почти без остановок домчался до места…
Он хмуро смотрел на палисадник перед домом матери, где пару месяцев назад лежало тело Аркаши.
Андрей сосчитал до десяти, потом до двадцати. Закончилось всё на пятидесяти. Он сдержал своё раздражение. Но нужно было сказать веское слово матери.
В Андрее не было страха, ужаса, или умиления по поводу сказанного матерью. Он чувствовал жалость к ней. И ещё жалость от того, что он мог предотвратить это раньше, но пустил всё на самотёк.
Пошёл на поводу у матери и Аркаши…
Андрей оглянулся назад, переместил взгляд на коробку с ошейником.
— Мам, мы на месте, — вслух сказал Андрей. — Извини, конечно, но я очень и очень спешу.
— Хорошо, — согласилась Елизавета Сергеевна и вылезла.
Андрей не думал, что всё получится так легко. Он улыбнулся матери на прощание. Старушка помахала рукой. Со стороны всё могло показаться более чем безобидным. Заботливый сорокалетний сын подвёз маму пенсионерку до подъезда.
Андрей понял хитрость матери. Он ударил по тормозам, «Дэу» занесло. С заднего сидения что-то свалилось. Он оглянулся. Так и есть! Мать оставила эту проклятую коробку с собачьим ошейником. Андрей сдал машину назад, схватил коробку и в несколько прыжков догнал мать. Всучил ей ошейник в руки.
— Ты совсем не веришь мне? — спросила Елизавета Сергеевна.
— Нет, мама. Ни единому слову. Я думаю, что пришла пора обратиться к врачам.
— Я не сумасшедшая, — прошептала мать. Андрей видел, как больно для её самолюбия, для самолюбия «госпожи Елизаветы» слышать такое из уст сына. — Ты не смеешь так говорить!
— Смею. — Андрей обнял мать, поцеловал в щёку и прошептал. — У меня есть право говорить так, мам. Потому что я люблю тебя и хочу, чтобы всё было хорошо.
— Я тоже тебя люблю, — еле слышно прошептала Елизавета Сергеевна, сжимая коробку с ошейником. — Я пойду. Завтра пенсию принесут. У меня же теперь нет побочного заработка.
— До встречи, мам, — Андрей вернулся в машину и, не оглядываясь, уехал.
Он стоял в начинающей образовываться автомобильной пробке и чувствовал, что «Дэу» с ним внутри превратилась в пузырёк газа в бутылке шампанского и его толкает и толкает неведомая сила вперёд к пробке.
Андрей три раза произнёс «Отче наш» под песню Боярского «Всё пройдёт». Потом под «Гудбай Америка» Бутусова он прошептал «Богородице дева радуйся…», а когда «Наутилус» сменил Юрий Лоза с песней «Мой маленький плот», Андрей, глядя на иконостас на приборной панели «Дэу», проговорил молитву ангелу хранителю.
Читать дальше