Чимаманда Адичи - Половина желтого солнца

– Чего только не видели наши глаза, – сказал Обио-зо. – Посреди дороги лежала целая семья – отец, мать и трое детей. Прямо посреди дороги.

– А что в Кано? Что творится в Кано?

– В Кано все и началось.

Обиозо что-то рассказывал, говорил про грифов и про горы трупов за городскими стенами, но Угву уже не слушал. В голове звучало: «В Кано все и началось». Не хотелось приводить в порядок комнату для гостей, искать простыни, греть суп и готовить гарри [61]. Скорей бы они убирались. А если не уберутся, то пусть заткнут свои поганые рты. И дикторы по радио пусть замолчат. Но они не умолкали. Они все говорили об убийствах в Майдугури, и Угву едва не вышвырнул приемник в окно. А на другой день мрачный голос по Радио Энугу стал передавать сообщения очевидцев с Севера: в Зарии зарубили учителей, в Сокото подожгли полную людей католическую церковь, в Кано беременной женщине вспороли живот. Ведущий помолчал. «Некоторые из наших братьев возвращаются домой. Те, кому повезло, возвращаются. Вокзалы переполнены беженцами. Если можете поделиться хлебом и чаем, несите на станции. Помогите нашим братьям в беде».

Хозяин подскочил с дивана.

– Ступай, Угву, – велел он. – Возьми хлеб, чай и иди на вокзал.

– Да, сэр, – отозвался Угву. Перед тем как заварить чай, он поджарил Малышке на обед бананов. – Обед для Малышки в духовке, сэр.

Угву не понял, расслышал ли Хозяин. Вдруг Малышка проголодается, а Хозяин не знает, что бананы в духовке? Угву думал об этом до самого вокзала, чтобы больше уже ни о чем не переживать. Вдоль всей платформы были расстелены циновки и грязные покрывала, а на них вплотную сидели мужчины, женщины, дети – плакали, жевали хлеб, перевязывали раны. Вокруг сновали торговцы с подносами на головах. Угву не хотелось заходить на этот грязный развал, но он пересилил себя и приблизился к сидевшему на земле человеку с кровавой тряпкой вокруг головы. Всюду жужжали мухи.

– Будете хлеб? – предложил Угву.

– Да, брат мой. Dalu, спасибо.

Угву, стараясь не смотреть на глубокий порез на голове незнакомца, налил ему чаю и протянул хлеб. Завтра он уже не вспомнит лица этого человека, потому что не захочет вспоминать.

– Будете хлеб? – спросил Угву другого человека, что сгорбился рядом. – I choro, хотите хлеба?

Человек обернулся. Угву отпрянул и едва не выронил термос. У незнакомца не было правого глаза, вместо него – кровавое месиво.

– Спасли нас солдаты, – сказал первый, будто считая необходимым поведать свою историю в благодарность за хлеб, который он ел, макая в чай. – Велели бежать в казармы. Те изверги гнали нас, как сбежавшее стадо, но открылись ворота казарм – и мы были спасены.

К платформе подполз поезд, набитый битком – люди висели даже снаружи, держась за металлические поручни. Угву смотрел на усталых, запыленных, окровавленных людей, вылезавших из вагонов, но не бросился вслед за остальными на помощь. Страшно было представить Оланну среди этих несчастных, но еще страшнее – что ее среди них нет, что она застряла где-то на Севере. Он дождался, пока выйдут все. Оланны не было. Угву отдал остатки хлеба одноглазому, повернулся и бежал без оглядки до самой Одим-стрит.

Оланна сидела на веранде у Мухаммеда, пила холодное рисовое молоко и смеялась от удовольствия – губы были липкие, молочная струйка приятно холодила горло. Появился привратник и сделал знак

Мухаммеду.

Мухаммед вышел и через минуту вернулся с листовкой в руках.

– В городе беспорядки, – сказал он.

– Студенты бунтуют?

– Кажется, на религиозной почве. Ты должна сейчас же уехать. – Он избегал ее взгляда.

– Мухаммед, успокойся.

– Суле говорит, везде перекрывают дороги и ищут неверных. Скорей, скорей.

Мухаммед поспешил в дом. Оланна – за ним. И что он так перепугался? Студенты-мусульмане по всякому поводу выступают, пристают к прохожим, одетым по-европейски, но всегда быстро утихомириваются.

Мухаммед вынес из комнаты длинный шарф, сунул Оланне в руку:

– Повяжи, чтобы не выделяться.

Оланна надела шарф на голову и обвила вокруг шеи.

– Чем не правоверная мусульманка? – попыталась пошутить она.

Но Мухаммед едва улыбнулся.

– Едем. Я знаю короткую дорогу до вокзала.

– До вокзала? Мы с Аризе уезжаем только завтра. – Оланна едва поспевала за ним. – Я еду к дяде, в Сабон-Гари.

– Оланна! – Мухаммед завел мотор. Машина дернулась и рванула с места. – В Сабон-Гари опасно.

– Что значит опасно? – Оланна оттянула край шарфа: вышитая кайма врезалась в шею.