Чимаманда Адичи - Половина желтого солнца

На углу Мбанефо-стрит навстречу ему выехала машина Хозяина и остановилась.

– Разве это дорога на рынок, друг мой? – спросил Хозяин.

– Нет, сэр. Я шел к вам на работу.

– Моя мама приехала?

– Да, сэр. У нас беда, сэр.

– Что за беда?

Угву рассказал Хозяину обо всем, что случилось, вкратце передав слова обеих женщин, а напоследок оставил самое страшное:

– Матушка обещала пойти к дибии, сэр.

– Вздор, – отмахнулся Хозяин. – Садись в машину, поехали домой.

Страшнее всего было, что Хозяин ничуть не испугался, не понимал опасности, и Угву добавил:

– Все очень плохо, сэр. Совсем плохо. Матушка чуть не ударила хозяйку.

– Что? Ударила Оланну? – ужаснулся Хозяин.

– Нет, сэр. – Пожалуй, он перегнул палку. – Но еще чуть-чуть – и ударила бы.

Хозяин успокоился.

– Она всегда была взбалмошная, это не новость, – сказал он по-английски, качая головой. – Садись, поехали.

Угву не хотелось садиться в машину. Надо, чтобы Хозяин повернул и отправился прямо на квартиру к Оланне. В жизни Хозяина был порядок, и нельзя, чтобы мать его нарушила: первым делом Хозяин должен успокоить Оланну.

– Садись, – повторил Хозяин и потянулся через переднее сиденье, проверяя, открыта ли дверь.

– Но, сэр, я думал, вы поедете к хозяйке.

– Садись, жалкий неуч!

Угву открыл дверь, залез в машину, и Хозяин повернул в сторону Одим-стрит.

Прежде чем открыть дверь, Оланна долго смотрела на Оденигбо сквозь стекло. Впуская его, она задержала дыхание, намеренно отказывая себе в удовольствии, что всегда доставлял ей аромат его одеколона «Олд Спайс». Он был в белых теннисных шортах – Оланна иногда поддразнивала, что они слишком тесные.

– Я говорил с мамой, а то приехал бы раньше. – Оденигбо прижался губами к ее губам и, отстранившись, вопросительно кивнул на ее поношенную блузу: – Ты что, не идешь в клуб?

– Я готовлю. Мне пришлось уйти из… твоего дома.

– Ну и напрасно, нкем. Пускай себе бушует, не все ли равно? – Оденигбо положил на стол журнал «Драм» и зашагал взад-вперед по комнате. – Я решил поговорить с доктором Окоро о забастовке рабочих. Безобразие, что Балева и его шайка с ходу отметают их требования. Просто безобразие! Нужна наша поддержка. Нельзя стоять в стороне.

– Твоя мать закатила скандал.

– Ты злишься? – недоуменно спросил Оденигбо. Он сел в кресло, и Оланна впервые заметила, как пусто в ее квартире, как неуютно. Все ее вещи – в доме Оденигбо, все ее любимые книги – на полках в его кабинете. – Нкем, вот уж не думал, что ты примешь маму так близко к сердцу. Она не ведает, что творит, – темная деревенская женщина. Ищет себе место в новом мире, а ее знания и умения больше подходят для старого.

Оденигбо встал и протянул руки к Оланне, но она отстранилась и пошла на кухню.

– Ты никогда не говорил со мной о маме. И ни разу не позвал меня с собой к ней в Аббу.

– Да брось ты, нкем. Не так уж часто я к ней езжу, а в прошлый раз звал тебя, но ты собиралась в Лагос.

Оланна подошла к плите и принялась водить по ней мочалкой, стоя к Оденигбо спиной. Ей казалось, она предала и его, и себя, позволив матери Оденигбо причинить ей боль. Надо быть выше, выбросить из головы бред деревенской старухи; хватит жалеть, что промолчала, хватит прокручивать в голове, как надо было ответить. И все-таки на душе было гнусно, особенно из-за Оденигбо, – похоже, он ждал от нее большего великодушия. Наверняка он теперь считает ее вздорной, мелочно-обидчивой и, хуже того, может оказаться прав. Оланна всегда готова была допустить его правоту. Мелькнула нелепая мысль порвать с ним, но тут же на смену пришла мысль более здравая: любить, не цепляясь за него. Слишком уж она за него держится – из-за этого он невольно обретает над ней власть. Рядом с ним Оланне часто казалось, что у нее нет выбора.

– Что приготовила? – спросил Оденигбо.

– Рис. – Оланна сполоснула мочалку и убрала на место. – Ты же собирался на теннис.

– Я хотел пойти с тобой.

– Мне не до тенниса. – Оланна повернулась к нему: – По-твоему, если твоя мама из деревни, значит, ей все прощается? Мои деревенские знакомые так себя не ведут.

– Нкем, вся мамина жизнь – в Аббе. Ты представляешь, какое это захолустье? Разумеется, она боится образованной женщины, с которой живет сын. Разумеется, считает тебя ведьмой. Иного объяснения ей не понять. Настоящая трагедия нашего постколониального общества не в том, что у большинства людей не спросили, хотят ли они жить в новом мире, а в том, что их не научили бороться за свои права в нем.