Борис Григорьев - Рассекречено внешней разведкой

— Это что, я тебя вытирать должен?! Давай сам! И побыстрее!

Требование следовало выполнять буквально, а потому Месконис кое-как стер с себя мыло, торопливо оделся. Ему тут же связали руки брючным ремнем, боясь, очевидно, что он станет сопротивляться. Но нужно быть круглым дураком, чтобы оказывать сопротивление, когда квартира буквально забита вооруженными людьми, профессионалами из спецслужбы. Ну, разобьешь кому-то нос, так из тебя отбивную сделают…

Его вывели в гостиную, где было полно народу. Тут же появились еще двое — здоровенные, оба в ботинках на толстой подошве, каких аргентинцы не носят. По виду явные американцы, очевидно, специалисты из ЦРУ. Ну, эти просто так, по ошибке, не приедут…

Где были жена и дочки, он не видел.

Развязав ремень, Месконису завели руки за спину, защелкнули наручники, потом набросили на голову пиджак, очевидно соблюдая секретность ареста, и вывели из квартиры. Во всем доме стояла зловещая тишина. Его посадили в машину, два здоровенных «сидовца» вжали его своими плечами в спинку сиденья — и поехали…

…Уже потом Месконис узнал, что полицейских, замеченных им с балкона, вызвали бдительные граждане, заметившие за углом дома — с той стороны, которая ему была не видна, — автомашины с вооруженными людьми в штатском. Полиция подъехала, наставила на контрразведку автоматы, но «сидовцы» популярно объяснили, кто они такие, и приказали «стражам порядка» исчезнуть, да не спеша, не привлекая внимания…

Минут через сорок его привезли в какой-то полицейский участок и сразу начали допрос:

— Нам все известно, вы — шпион, офицер русской разведки!

На какое-то мгновение стало жутко. Ладно, заподозрить шпиона можно в любом практически человеке, тем более — эмигранте, имеющем обширный круг общения, любознательном, бывающем за границей… Но «офицер русской разведки». Это что, на лбу у него написано?! Месконису — будем пока что именовать его так — стало ясно, что произошло предательство. На то, чтобы доказать эту версию, ему потом потребовалось двадцать лет…

Ну а пока он — еще хозяин экспортно-импортной конторы в Буэнос-Айресе — стоял в полицейском кабинете, охваченный противной дрожью. Он плохо вытерся, волосы остались мокрые, на улице и в помещении было холодно, и его бил страшный озноб. Кажется, этот озноб даже отвлек его от того, что говорили «сидовцы»: мол, жену его отдадут солдатам в казарму, что-то там сделают с детьми, и вообще в стране военный режим, поэтому всю его «шпионскую семейку» могут расстрелять, бросить в яму, и о том никто никогда не узнает… Он понимал, что это не пустые угрозы — в ту пору в Аргентине каждый день бесследно исчезали десятки людей. Эти десятки постепенно складывались в сотни и тысячи… Но дрожь, которую он тщетно пытался унять, и мысли о том, что же теперь делать, как-то помогли абстрагироваться от угроз. Так бывает, когда, например, больной зуб заставляет человека позабыть про все служебные или личные неприятности…

Тут в коридоре, совсем рядом, раздался пронзительный детский крик, перешедший в горький плач. Месконис напрягся, но вскоре понял, что это — магнитофонная запись. Ее потом пришлось слышать еще не единожды.

— Все это недоразумение, — стараясь выглядеть спокойным, отвечал Месконис. — Произошла ошибка, и, я думаю, вы скоро во всем разберетесь…

По счастью, жизнь устроена так, что порой даже в самой ужасной ситуации вдруг происходит нечто, заставляющее человека невольно улыбнуться и почувствовать, что не все еще так плохо. В дверь помещения, где он находился, заглянул полицейский; Месконис узнал в нем завсегдатая того небольшого ресторанчика, которым он владел три года тому назад. Ресторанчик находился рядом с одним из участков. Заглянувший заулыбался и радостно воскликнул:

— Ага, попался! Не надо было с нас столько драть за кока-колу!

Этакий приятельский «черный юмор» человека, решившего, что Владиславо «загребли» за какой-то пустяк.

«Сволочь! — беззлобно подумал Месконис. — Я же вам, полицейским, все продавал со скидкой…»

Сидевший здесь офицер тут же так цыкнул на полицейского, что того мигом и след простыл.

…Ночь Владиславо провел в камере, если только можно так назвать «каменный мешок» с цементным полом, политым водой, и без крыши. Здесь можно было только стоять или сидеть на корточках, что он и делал, непрестанно раскачиваясь, как китайский болванчик, чтобы не замерзнуть. Он думал, думал и думал: что теперь делать? почему они знают, кто я такой? где случился прокол?