Родила Катя рано утром, где-то сразу после четырех. Когда мы с ее мамой утром около восьми пришли ее навестить, она уже была на ногах. Я покричал снизу и она, в серовато-синеватом больничном халатике, подошла к окну на третьем этаже. Через закрытое окно жестами она что-то нам показывала. Потом показав, что напишет записку, и показав пальцем по направлению ко входу в роддом, пропала.
Мы поняли ее и пошли ко входной двери. Там через некоторое время около вахтера появилась медсестра и стала раздавать посетителям записочки от молодых мамаш. И мы получили свою от Катеньки. Оказывается как раз, когда она стояла у окна, в палату пришла медсестра и сказала, чтобы все быстренько писали записочки. Катя написала, что мальчик здоровенький, а она себя чувствует нормально.
Мы были счастливы! Елена Степановна даже как-то подсознательно перекрестилась, хотя она обычно этого не делает. Она пошла домой, а я побежал на работу. После работы и лекций, я забежал домой, перекусил и пошел бродить по городу. Сейчас в Ленинграде белые ночи: такой зыбкий и чудный свет будто бы растворен в воздухе. Ходил бы и ходил до утра, да завтра на работу… Но я все равно не
могу спать от счастья: у нас с Катенькой сын! И имя она ему хорошее придумала: Сергей…
У меня есть любимое место неподалеку: на набережной Лейтенанта Шмидта, у Сфинксов. Вот и сегодня я пришел туда. Сфинксы зачаровывают меня своей сопричастностью с вечностью, своей каменной мудростью. Они всегда наводят на какие-то философские размышления о бренности бытия… Это место для меня стало каким-то особенным. Может, вот таким же местом для верующих людей является церковь? Видимо, всем людям нужно иметь место для тайного общения с сокровенными глубинами собственной души…
Мост лейтенанта Шмидта.
Рядом на берегу
С грустной улыбкой Сфинксы
Молча Неву стерегут.
Сколько они пережили?.. Тысячи, тысячи лет… Скольким векам размозжили Этой улыбкой хребет…
Годы, столетия льются:
Войны, миры, революции…
Только они не отмечены
Поступью времени вечного.
Но почему же на лике Грусти мелькают блики? Грусть ли по родине милой Камень сердец защемила? Может, волна проронила Весточку с синего Нила?
И рвется каменный идол
В страну, где стоят пирамиды.
В осени северной стынет,
Мечтая о знойной пустыне…
Трудно вдали от родины — Там, где даль синенебья! Здесь душат домов уродины, Чужие стоят деревья…
Мост лейтенанта Шмидта.
Рядом на берегу
С грустной улыбкой Сфинксы
О Ниле мечту берегут…
Катерина. 1933, 16 июня
Вчера я родила сына… Слава Богу, кончились эти
тяжелые дни беременности! Родился Серёжа рано утром, на рассвете. Хотя рассвет в белые ленинградские ночи, это понятие условное.
Не знаю почему, я сразу же окрестила сына Сережей. У нас в родне нет ни одного Сергея, насколько я знаю. Да и среди знакомых тоже. Правда, уже несколько лет многие называют Сергеями своих сыновей в честь Есенина. Не знаю, почему мне это имя нравится… Да и важно ли это? Звучит хорошо и полное имя — Сергей и даже Сергей Михайлович, и уменьшительное — Серёжа — мне очень нравится.
Признаться, когда мне его первый раз принесли, чувство было какое-то странное: запеленатый, одна мордашка торчит, красная, страшненькая. Рот корчит, крякает по- утиному. К груди его поднесла, он зачавкал, заурчал как котенок, потом втянулся и только ровно сопел, пока сосал. Вот тут-то во мне начало просыпаться что-то теплое, инстинктивное, даже отдавать его сестре не хотелось, но что поделаешь!..
Когда потом приносили еще, то очень ждала,
всматривалась в его личико, в его мутные еще глазки… Вот он
— мой сын!
Утром ко мне приходили мама с Мишей. Миша покричал с улицы, я подошла к своему окну, они меня сразу увидели. Мишенька мой чуть не прыгал от радости. Может, мама права? Может, у нас с ним все станет хорошо? Как я этого хочу! Потом пришла сестра и сказала, чтобы мы быстро писали записки, она их передаст вниз. Я только и успела
написать, что у нас с Сережей все хорошо, что он красивый мальчик. А какой же он еще для отца с матерью?
Михаил. 1933, 18 июля
Позавчера получил телеграмму из Заволжска от Павла:
умерла мама… Вчера с утра уже был дома… Встретил меня Павлик, сильно подросший, повзрослевший. Когда я вошел в комнату, то увидел маму, лежащую в гробу на столе. Она мне показалась будто живой, просто заснувшей, только очень бледной и осунувшейся: щеки еще больше впали, нос обострился… Потом я уже перестал что-либо различать: слезы застили мои глаза. Мы стояли с Павликом рядом, я положил руку ему на плечо и крепко прижал его к себе. Он содрогался от рыданий, я тоже едва сдерживал себя… Мы так долго стояли вместе, я беззвучно плакал, слезы текли по моим щекам…
Читать дальше