Лев Сокольников - Прогулки с бесом, или Gott mit uns!

Хотелось пива. После удачно выполненной работы всегда хочу жидкости, содержащей алкоголь в любой концентрации. Но предпочитаю пиво, оно идёт "первым номером" перед всеми алкоголь содержащими напитками. Любовь к пиву объясню во второй части с названием Polska.

И тогда хотелось пива. Страстно и любого сорта, без капризов при выборе. Кружечку. Одну. Закрыл глаза и увидел: вот она, потная, с белой шапкой из мелкой пены! У-у-у, прелесть моя! — мог бы пойти в ближайшее питейное заведение, но не было желания тащиться по жаре из-за одной кружки. Выливать в себя большее число кружек не рекомендовала жена, собственный "лечащий врач":

— Ты не молод, я бы на твоём месте не стала так бездумно нагружать почки лишней жидкостью — что пиво могло выйти из организма иной жидкостью с названием "пот" — жене, как медицинскому работнику, было известно.

Двое всегда победят одного: собственная лень и жена, и "натюрморт с пивом", не реализовавшись, удалилась, оставив "поощрительный приз": сладостную дрёму, в кою и двинулся. Знающие люди говорят, что это изумительный момент: "движение путь в сторону границы со сном".

Всё, что следовало после закрытия глаз — знал назубок из прошлых "упражнений по удалению в сон". Почему-то подумал: "так умирают праведники и страстотерпцы" — лишённый пива я полностью подпадал под последнее определение.

Какие-то секунды отделяли сознание от полного провала в сон, и тут что-то, или "кто-то" весьма ощутимо ткнул в ребро! В третье снизу, с левого борта! Что за шутки! Мой левый "борт" был открыт потому, что позиция на диване в исторический момент была такова: я лежал вытянувшись на спине, прижавшись правым "бортом" к спинке дивана.

Толчка непонятного происхождения хватило на то, чтобы глаза открылись шире обычного для обзора комнаты. Пусто. Жена, готовя обед, производила незначительный шум кухонной утварью, на который ранее никогда не реагировал. Не имела жена глупой привычки тыкать в рёбра впавшего в сладкую дрёму супруга.

"Задремал…Странный толчок! Как бы снаружи, и как бы и не совсем так! Сердце? "Первый звонок"? Не рановато? Все познания в "Описательной анатомии человека" говорили:

— "В месте толчка сердце не может находиться! Что-то низковато оно у тебя лежит! С такими познаниями в "Описательной анатомии человека", оно может и в штаны переместиться!"

— Правильно мыслишь! — зазвучал голос в ушах, в двух одновременно! Совсем, как в стереонаушниках, но как бы и не совсем внутри уха! Такое непонятное получение звуков случалось и ранее на границе сна и яви, поэтому особых удивлений не было. Голос спокойный, не пугающий, приятный, громкий и отчётливый. С прекрасной дикцией, гораздо лучшей, чем у многих дикторов телевиденья. Я бы сказал: сильный голос! Почему-то подумалось ни к месту: "у кого из знакомых такой тембр?" — но никто не извлекался из "кладовых памяти" и через миг пришло прозрение: неизвестный, сказавший первые слова, воспользовался голосом моего тембра!

Попутно о голосах: есть голоса, звучание которых единственной нотой приносят удовольствие и рождает мысль: "а если этому голосу запеть"!? — и тогда подумал: "пожалуй, всё же перегрелся… Или переволновался. Но чего волноваться? Ты разве "старая институтка", по мелочам волноваться"!?

— Кто это!? — вопрос в точности походил на случай, когда какая-нибудь старушка, набирая номер телефона, ошибается и выходит на меня:

— Алё?

— Да? — относительно быстро (пара секунд) до звонящей доходит, что тембр голоса не тот, который приготовилась услышать, и задаёт главный вопрос:

— И кто ето?

И я был ничуть не лучше телефонной старушки и задал вопрос. Но без орфографической ошибки:

— Кто Это?

Вопрос после задал не "онемевшим" языком, который таковым делается у литературных героев, а вопросил пространство таким манером, каким вступила со мной в общение неизвестная сущность: мысленно.

— Это? Я — ответ был получен немедленно.

— Кто "Я"!? — язык продолжал оставаться в покое. Чего тогда был спрашивать?

Героем никогда не был, и стать таковым не мог: "время для свершения героических дел" безнадёжно упущено и впереди маячила гнусная пенсионная старость со всеми прелестями. О каком героизме речь вести? Какого сорта героизм может исходить от человека в звании "без пяти минут пенсионер"? Если в прожитом куске жизни размером в пятьдесят девять лет "не было места героизму", то откуда и с чего ему взяться после? Первый пункт. Второй: как могу быть героем, если с раннего детства купался в страхах различного сорта? Первым был "налёт вражеской авиации"?а потом — и от "родной"? Нужно сказать, что "тряска" была только вначале, а потом налёты как-то перестали особо пугать. И, всё же, о каком "героизме" вести речь!? Если мысль "ты плюхался на живот при звуках воя от стабилизаторов вражеских бомб!" никак не хочет покидать память? Странными могут показаться следующие слова, но их скажу: после "воспитания" бомбами от вражеской авиации, не кланялся работе родной авиации. Кому "спасибо" говорить?