Лев Сокольников - Прогулки с бесом, или Gott mit uns!

Когда сгорело всё, что могло гореть — тогда взоры обитателей монастыря устремились на железную дорогу, по которой передвигался транспорт. Совсем недавно — "советский", а сейчас — вражеский.

Железная дорога — это, прежде всего уголь, а уголь — это половина жизни. Хороша была и ветошь, что служила фитильной смазкой для шеек колёсных пар вагонов. Ветошь пропитывалась мазутом, а мазут… Эх, мать моя! Вот они, смазчики шеек колёсных пар Забайкальской железной дороги! Вот когда вы понадобились на службе у захватчиков! Надо всегда знать, что, где и как воровать! У кого в те времена знания о кражах были второстепенными!? Знания о предмете похищения должны быть полными! Как-то ОРТ показало чудака, укравшего контейнер с радийактивным цезием 133. Диктор сказал, что вор-бедолага получил от "находки" дикую дозу облучения и сколько проживёт после получения "порции" нейтронов — об этом не было сказано ни слова. Наверное, потому, что диктор сам не знал число оставшихся дней жизни похитителя. И это гуманно.

Если делать выбор между холодом и голодом, то всё человечество по выбору между этими ужасами, разделится на две равные части

Жителей тропиков в расчёт не брать, жителей тропиков избаловала вечная плюсовая температура.

А "железка" с бегающими по ней паровозами — вот она! Только сделай шаг в её сторону и протяни руку, при этом не забудь хорошо осмотреться по сторонам! Паровоз и прицепленные к нему вагоны были тогда опаснее, чем контейнеры с цезием 133 сегодня. Протягивая руку за углём или за ветошью, смоченной мазутом, можно было получить такую "дозу облучения" из обычного свинца, что ни о каком продолжении жизни мечтать не приходилось.

Любой паровоз и вагоны к нему — это не только перевозка вражеских военных грузов с помощью пособников из "наших", это ещё и возможность украсть у новых "хозяев" всё, что может обогреть твою берлогу. "Стратегический материал" с названием "уголь" приравнивался к взрывчатке, и кража оного расценивалась, как преступление перед "великой Германией". По станции никто просто так не разгуливал, это была зона особых Ausweisen. Если в городе были одни пропуска для перемещения оккупированных, то на "железке" — другие, и всякий задержанный в подозрительной близости от станции, автоматически переходил в разряд "бандита и террориста" с последующими выводами для задержанного.

Тогда мы и постигали искусство совершенного воровства: вот движется вдоль железнодорожного полотна человек в сторону от станции. Зима, на пожилом мужичке небольшого росту одёжек больше, чем у капустного кочана — листьев. Не держит телесного тепла одежонка! На мужичке самодельная холщовая сумка через плечо, убогая, но прочная.

— Halt! — патруль полевой жандармерии останавливает мужичка. Знак власти жандармов — особые бляхи на груди. Чтобы всем было сразу видно и понятно, с кем остановленный абориген начинает общение.

Ох, уж эти немцы! На кой ляд вам сигнальные бляхи поверх шинелей? Они холодят грудь! Почему бы вам ни ходить в штатском с красными книжицами в карманах и с револьвером системы "Наган"? Тогда бы эффект по ловле злоумышленников из числа местного населения был бы намного выше! Неужели немцы не знали про "эффект бляхи"?

Как-то на малое время был прикомандирован работать на мясокомбинате. Текли времена "всеобщего благополучия", поэтому кражи мяса считались нормальным явлением, "доблестным":

— Помоги вам бог украсть и нам продать!

Летом, в любой день, будь он солнечным, или пасмурным, начальник охраны комбината перемещался по вверенной под охрану территории в ярчайшей рубахе:

— Скажи, почему рубаха "сигнальная"? Никакой маскировки, тебя за версту видно!?

— Правильно! Пусть разбегаются, когда меня видят! Если есть основания избегать встречи со мной. Бумаги "о задержании" составлять — одна морока! А так увидел меня — и давай дёру!

Вернёмся к патрулю:

— Bite, Paper! — мороз к вечеру почему-то становится злющим, патрулю охрана вверенных "стратегических объектов" осточертела, но долг выполнять нужно!

Остановленный русский мужичок ни единого немецкого слова не знает, он знаком с древнегреческим церковным языком, но и ему понятно, что если дорогу преграждают двое иностранных военных с бляхами и автоматами — нужно предъявлять документ без дополнительных напоминаний.

Начинается раскрытие одежд: пропуск, этот "документ жизни", спрятан по нашему, русскому правилу: "подальше положишь — поближе возьмешь". Наконец, извлекается нужный документ, свидетельствующий о том, что "предъявитель оного является работником железной дороги Рейха!"