Лев Сокольников - Тётя Mina

Эй, ты, старая "христолюбивая" падаль! В чью плоть сегодня вползла? И кого сегодня бьёшь? В каких телевизионных передачах с уголовным уклоном поминаешься?

После избиения дочери мать собралась уходить от "родни". Но кто пустит на квартиру бедноту? Если только в сырой полуподвал? Где окна вровень с землёй? Богатые в полуподвалах не жили, но из-за природной "русской доброты" своей позволяли это делать другим.

"… жили мы в одном таком подвале на берегу реки, так в него вода доходила весной, когда река разливалась. Мать об этом знала, и загодя искала нам новое и безопасное место. Одежды и обуви у нас не было, так мать ухитрялась кое-как двоих укутать, во что придётся, посадить на санки и отвезти на новое место. Затем ещё пару и так всех семерых. Такую "транспортировку" она начала с меньших, а пока перевозил братьев и сестёр, то стемнело и мы остались последние: сестра и я. Я была старше всех, поэтому мать меня и оставляла "замыкающей" Сидим с сестрой на холодной печи, ждём своей очереди на переезд. Темно, подвал пустой, и нам до того стало страшно, что слов нет! Тишина кругом, как где что-то скрипнет, или мышь зашуршит, а сестра всё спрашивала:

— кто это? А на что нас мать оставила!? Не придёт она за нами! — все эти страхи так на нас подействовали, что сестра стала реветь. Я не долго её слушала, и стала помогать. Сидим на печи, под самым потолком и воем!"

Их услышали жильцы верхнего этажа и удивились: вроде бы жилица с подвала съехала, сами видели, как она свой выводок перевозила. Видно, не всех увезла!? Кто там плачет!? Сколько их там!?

Жильцы взяли их к себе и сёстры воспаряли духом! Пришла мать и тоже плакала:

" — Как могли подумать, что я вас оставила!?"

Сколько было на Руси таких "зимних пленников", как моя тётушка? Кто по беспредельной нищете не мог выйти на улицу потому, что был гол и бос? Кругом были "свои" и всё же царила такая страшная беспощадность! Какое нам христианство? Зачем оно нам? Для нас оно слишком тяжёлое, нам нужна такая вера, коя позволяла бы изводить "друг друга" без числа! Мне нужен такой Бог, который только бы на меня одного смотрел, а на соседа — такое делать Богу не обязательно!

"Сидели в четырёх стенах, пока не сойдёт снег. Вот тогда-то мы выбирались на воздух и радовались!

Далее идёт рассказ о том, как вся её громадная семья проживала в другой хатёнке на берегу реки: "хатка была "на заде", почти совсем в землю вросла, окна на земле лежат, а в хатке этой народу проживало — как огурцов в бочке! И весной эту хатку заливало, и все спасались на чердаке. Спасение этой хатёнки было в том, что она стояла во втором ряду, "на заде", и большие льдины до неё не доходили. Будь иначе — первая льдина снесла бы эту хатку к чёртовой матери! Сидим на чердаке, страшно, собаки воют, лёд шумит, холодно! Сижу и думаю: "а если льдина всё-таки налетит и разнесёт нашу хатку!? И мы полетим в холодную воду!"? А хозяин большим шестом меряет воду: прибывает, или нет? И все в страхе: вода ещё прибудет, или Бог милует?"

"…когда мать работала, то и пропитание было, а если нет работы — то и голодными сидели. Занимала у добрых людей десять копеек на хлеб, на пять копеек фунт хлеба купит, разделит между нами, так нам тот хлеб слаще пирожного казался…"

Тётушка рассказывает о своей матери, а я на миг забываю о том, что пишу о своей бабке. Мать моя — родная сестра тётушки, но почему в повествовании чувствуется какое-то отдаление? Откуда оно?

"…я вспоминаю маму, и дивлюсь ей: она была абсолютно неграмотная, но откуда у неё было столько благородства и гордости — этого я понять не могу.

Часто мы сидели голодные, мы дети, что мы понимали? Она нам под страхом наказания запрещала смотреть в рот жующим людям, чтобы самим не глотать голодную слюну:

— Смотри в сторону! — и эти её слова, как завет, я сохранила на всю жизнь.

А что родитель? "Родной отец"?

"мать вспоминала о нём, когда совсем худо было, и посылала меня просить денег на пропитание. Это было для меня пыткой! Дорога на его работу проходила между двумя церквами: Покрова и Преображения. Иду, и молюсь, чтобы родитель был милостив и благосклонен, но часто и молитвы мои не помогали. На родительском производстве первым делом меня собаки "встречали", кидались, с намерениями вцепится в ноги. Успевала вскочить в коридор мастерской — моё счастье, нет — доставалось от зубов собачьих.

А в мастерской дальше входной двери я не проходила, нельзя было такое делать, боялась о себе голос подать. Другие рабочие видят, что я пришла и стою, как нищая, а отец задом ко мне, вроде бы и не видит меня: