Неделько Фабрио - Смерть Вронского

Когда пришла очередь Царя ветров, он нагнулся к Вронскому, чтобы тот мог хорошо слышать его шепот:

— Завтра убьют генерала Братича. На передовой.

За ним последовал Миленко Маркович, по прозвищу Заяц, серб из Маринца:

— Следует на десять колен назад, в прошлое, проверить степень вины каждого хорвата…

Последней в этой сменяющей друг друга череде появилась мать Мория. Она не произнесла ни звука.

На заре с улицы, над которой клубился первый осенний туман, ворвался Петрицкий. Он рухнул на ледяную постель Вронского и с трудом выдавил из себя:

— Убит генерал Братич. На передовой.

Три тысячи человек скопилось в больнице Вуковара.

Они лежали окровавленные, гниющие, со слезящимися после подвальной слепоты глазами, потерявшие подвижность в подвальной тесноте, смердящие, лежали в коридорах и в подвешенных где только можно гамаках, среди равнодушного к их боли пространства, лежали по двое в одной кровати, многим, тем, кому не досталось не только кроватей, но и крыши над головой, пришлось довольствоваться местом на земле в больничном дворе, где они располагались на снятых еще в первые дни осады изголовьях от больничных каталок, на которых теперь умудрялось поместиться по три женщины. И всех таких раненых и больных было три тысячи.

Они входили сюда, в вуковарскую больницу, словно те, кто в библейские времена, спасаясь от потопа, входил в Ноев ковчег, и заключали союз с врачами, подобно тому как был заключен союз между Богом и Ноем, — сначала это были пациенты с легкими ранениями, потом начали поступать те, кто потерял руку или ногу, а иногда и обе руки или ноги, позже здесь искали помощи обессилевшие морально и физически полицейские, которые пытались поддерживать в городе хоть какой-то порядок и обеспечивать минимальную защиту гражданского населения, кроме того, приходили сюда и сотни все еще похожих на людей существ, которые надеялись здесь просто укрыться, спрятаться, найти защиту, многие из них просили внести их в списки вспомогательного персонала больницы, чтобы в случае захвата города их не тронули.

Всех пациентов было три тысячи, и среди них один несчастный, который вслух читал Гомера: «О герое мне расскажи, о Муза…», и еще один, сербский военнопленный, солдат с простреленными легкими, который незадолго до смерти, хрипя, рассказывал о десанте, который «наша армия организовала на надувных резиновых лодках, а в них находились спортсмены, члены сербских гребных клубов, и я тоже был среди них», — рассказывал он и показывал свою старую фотографию, где был изображен в спортивной форме с веслом на фоне поросшего лесом речного берега, «из всех нас один я в живых остался», а потом его вынесли, мертвого, и положили на землю во дворе, где под первым мелким и холодным осенним дождем уже лежало не одно тело…

В середине ноября на частоте, которой пользовались танковые части сербов, прозвучал приказ командующего бронетанковых войск Югославской народной армии: «Мы находимся в десятке метров от столба на границе города, где написано ВУКОВАР, и завтра я жду от вас рапортов не о пленных, а о том, что вы все сравняли с землей. Именно это я приказываю сделать всем частям и подразделениям».

Потом кто-то, находившийся за пределами города, по единственному функционировавшему в больнице мобильному телефону потребовал, чтобы город сдался.

Когда эскадрон графа Алексея Кирилловича Вронского вместе с четниками и солдатами ЮНА победно вступил на территорию больницы, предводительствуемый подскакивающим в ритм музыке гармонистом в опанках, первым же приказом стало требование отключить электричество. Поэтому последовавший вслед за первым следующий приказ раздался уже в полной темноте:

— Всем усташам, построиться! Да поживее, и шагом марш!

В громком решительном голосе, который раздался в ответ, пациенты больницы тут же узнали хрипловатый альт главного врача, которую все здесь любовно называли Докторшей:

— Пешком? Старики и инвалиды не могут идти, а почти все остальные здесь слепые. Мы находились в блокаде девяносто дней! У них просто нет сил! Слышит меня кто-нибудь?

Вспыхнул карманный фонарик, осветив майора ЮНА:

— Я слышу вас, товарищ доктор. Автобусов у меня нет. Но я пошлю за грузовиками. Для усташей и этого будет более чем достаточно.

— Усташей здесь нет, товарищ офицер. Усташи существуют только в вашем воображении. Здесь три тысячи раненых и… — попыталась возразить из темноты Докторша, но ее голос заглушили скачущие такты сербского кола, раздавшиеся с лестничной площадки между вторым и третьим этажами, где расположился гармонист.