Арина Веста - Амальгама власти, или Откровения анти-Мессинга

– Ну-ка дай глянуть, что за диковина такая… – Старец Григорий взял приглянувшуюся игрушку и прочел по складам: – «Металлический завод имени Сталина. 1948 год». Это какого же Сталина? Пушкарева с Литейного знаю, заводчика с «Новой Этны» знаю, а Сталина… Нет не знаю! Вот ведь занятная штука!

Беглый едва не упал с печки, но вовремя удержался и сел, свесив худые ноги, пальцы на левой ноге срослись козьим копытом. За ночь лицо его пожелтело, и зуб на зуб не попадал от озноба.

– Сталин, – повторил он, переводя лихорадочно блестевшие глаза со старца на Северьяна, словно ища подтверждения своему шаткому существованию. – Так ведь это я и есть Сталин! – Он постучал себя по впалой груди.

– А я думал, ты князь Шемаханский, – попробовал шутить старец Григорий, – а ты всего лишь Сталин! Не стального ты здоровья, Сталин!

– Бата Сталин, бата Сталин! – Илимпо, точно проснувшись, скатился на пол и растянулся на половицах, кланяясь печке и ее пустому жерлу с тусклыми угольками ночных дров.

– Железная Шапка! Великий шаман, Кузнец больших огней! – бормотал тунгус. – Ради него одного сошел Агду!

– А я есть Распутин-Новых, – ревниво проворчал старец Григорий.

Сидя на лавке, он заворачивал ногу в плотную портянку.

– Люди Агды носят имя Новых, – почтительно заметил тунгус.

– Опять ты со своим Агды! – рассердился Распутин и в сердцах стукнул посохом.

– Не кричи на парня, – попросил беглый.

Он слез с печи, пошатываясь и зябко кутаясь в бурку, подковылял к Илимпо и долго смотрел на шар.

– Чего оробел, Железное Темя? – недобро усмехнулся старец Григорий. – Курица ты мокрая, а не Сталин. Назваться всякий может, а ты умей горы сдвинуть, пятью хлебами народы накормить и чтобы тысячи людей в тебя уверовали. И откель ты себе имя такое удумал?

– Я его перед ссылкой нашел, ровно год назад, – тихо и серьезно ответил беглый.

– Это как же ты его нашел? – пробурчал Северьян. – На дороге, что ли? То ты Джугашвили, то Коба… Как монах имена меняешь!

– Революционер вынужден быть монахом, – с достоинством ответил беглый. – Сталин – это переводчик, который поэму Шота Руставели на русский язык перевел. «Витязь в тигровой шкуре». Может, слыхали? Не может быть, чтобы не слыхали!

– Про витязя знаем, дочка Матрена вслух читала, – признался старец Григорий. – Значит, ты свое имя в книгах нашел… – Он достал из желтого стеганого саквояжа шмат сала, краюшку хлеба, штоф водки и аккуратно порезал хлеб и сало. – Много знаешь, поди… А вот скажи, хозяин ласковый, – обратился он к Северьяну, – что для Руси важнее всего? Чем люди русские живы?

– Правдой-истиной живы! – решительно ответил Северьян.

– Верно! Что русскому мужику делать? Всем животом своим правды-истины возжаждать, и искать ее не в книгах, не там, где Марк намарал, Матфей намотал, а Лука налукавил, а в поле, в былинке любой, в семечке малом! Это же пуще всего, – снова ударил посохом старец Григорий, точно для памяти, – а теперь ты, Сталин, скажи!

– Сколько я себя помню, – задумчиво отвечал беглый, – я всегда знал: для человека все решает металл, делает Историю и побеждает в войнах, растит хлеб и строит дороги, и даже кровь в нас красная – от железа… И это знание дает мне силу называться Сталиным!

– Знание надмевает, – сурово заметил старец Григорий, – лучше ничего не знать, чем оным кичиться. А я так скажу: не железо мертвое человеку нужно, а благодать живой веры!

– Так и я верю, – оправдывался Сталин. – Верю в то, чего до конца не знаю! Вот в механику верю, в физические законы…

– Физические законы? – переспросил старец Григорий, разливая водку в три походные серебряные стопочки всклень, до самого края. – Это какие-же – против естества или за них?

– А ты сам решай! Вот, к примеру, если этот стакан перевернуть, то водка прольется. Я это знаю, так мне и верить незачем!

– Прольется, говоришь? – зловеще обронил Григорий. – А теперь погляди-ка сюда, законник… – Он резко перевернул налитую до краев стопку.

Водка выгнулась упругой горкой, но не лилась, точно примороженная. Рядом крепким кержацким двуперстием закрестился Северьян.

– Сие тоже наука! – назидательно произнес старец. – Ну что, веришь теперь в свою механику? – И опрокинул штофик в рот.

– Не робей, Коба, покажи ему свою силу, – подначил Северьян, но беглый сник, и по всему было видно, что ему худо.

– Чудесный ты грузин, только чуть примороженный, – напоследок заметил старец Григорий.

Выпив водки и плотно позавтракав, он надел шубу и взял из угла резной посох.