Арина Веста - Амальгама власти, или Откровения анти-Мессинга

– Гляди, что это?! – Беглый первым заприметил неладное.

Зеленые и золотые огоньки стремительно летели вдоль речного русла, перемигивались и гасли, но в тени ельника и под обрывистым берегом они вспыхивали ярче, и конек вдруг захрапел и поворотил расшиву наискось, под левый берег.

Правым берегом шла волчья стая, серые тени катились по крутому склону вниз, скакали вдоль колеи и заходили с боков наперерез саням. Северьян выхватил из укладки ружье и пальнул в летящие над сугробами тени. Матерый волчище с визгом закружился в сугробе, взметывая фонтанчики снега, остальные отпрянули и рассеялись вдоль берега, но вскоре снова собрались в ядро и уверенно, резво пошли в погоню. Волки выбирали обдутые от снега места, они хорошо знали все излучины реки. За поворотом они снова догнали сани и взяли с боков в клещи.

– Вот ведь жакан-то у меня только один был! – крикнул в отчаянии Северьян и с досады слишком резко передернул вожжи.

От боли заплясал игреневый и едва не опрокинул сани.

Двое переярков оторвались от стаи и, задрав хвосты, запрыгали рядом с конем. Орешек метнулся, захрапел, забился в постромках, пробуя вырваться из дуги, – оглобля оборвалась и сшибла беглого в снег. Северьян пробовал удержать вожжи, но конь скакнул в сторону, обрывая сыромятные шлеи, и опрокинул сани.

Северьян вслед за беглым скатился в высокий сугроб-намет. Конек все еще пробовал тащить расшиву к спасительному, как ему казалось, повороту, но навстречу ему по-над сугробами уже прыгали волки. Орешек обреченно заржал и попятился, оседая крупом и мотая оскаленной мордой. Волки со всех сторон подбирались к брюху конька, нетерпеливые переярки с двух сторон впились в его холку и шею. Конек продолжал бежать, волоча на себе волков, он уходил в зимнюю тьму и метель. Вскоре до Северьяна и беглого донеслись тявканье и рык.

– Пропал игреневый! – заплакал Северьян, утирая лицо шапкой.

Три крупных поджарых волка, подбежавшие после остальных, внезапно повернули к людям. Из раскрытых пастей валил пар, лохматые загривки торчали на морозе жесткой щетиной. Беглый упал коленями в снег, весь он как-то сломался и обмяк в плечах. Северьян медленно достал из ножен охотничий клинок. Прижав уши и распрямив хвосты, волки победно шли к людям, они приближались медленно, угрюмо, без рыка и от этого как-то особенно зловеще, и тут беглый сделал такое, отчего у видавшего виды Северьяна шапка приподнялась над упруго вставшими волосами. Осип встал на четвереньки, оскалился и стал отбрасывать ногами снег. Громко рыча и мотая головой, он бросился на волков. Бурка за его плечами взлетала от резких прыжков и взметывала облака снега. Папаха качалась из стороны в сторону. Волки замерли и в следующий миг, поджав хвосты, прянули в стороны и, часто оглядываясь, потрусили к стае.

– Шапку-то возьми, волчье пугало! – Северьян нахлобучил на голову Осипа упавшую папаху.

Не дожидаясь, пока опамятует стая, Северьян и Осип побрели по льду заснеженного русла.

– Дорогу-то назад помнишь? – сквозь кашель спросил беглый.

– Как не помнить? Только я в гору пойду, мне в Елань возвращаться рано.

Беглый сел в снег и ошарашенно замотал головой:

– Нет, я назад! Хоть к уряднику в лапы, лишь бы живым добраться. – Его худое, обтянутое тонкой кожей лицо мелко тряслось, борода и усы обросли снежными иглами.

– Пропадешь один, – качнул головой Северьян, – а так, Бог милостив, через день-другой возвернемся. Вставай… вставай да топай порезвей, глядишь, и согреешься!

Задул сильный низовой ветер, и неверная колея с частыми скважинами копыт потерялась среди снежного намета и подвижных, легких, как сухой песок, сугробов. Река стала петлять, и от извива до извива идти было все тяжелей. Поначалу беглый часто садился в снег, отирая потное лицо папахой, но вскоре стал тихонько подвывать от холода.

– Что, брат, у урядника в санях теплее было? – спросил Северьян. – Вон на горе избушка темнеет… Видишь? То мое зимовье! Понатужься, христовенький, дойди…

На фоне густой ночной синевы с редкими поклевками звезд виднелись крыша и конек из двух загнутых причелин, как рожки у филина. Карабкаясь по камням, они поднялись к старательской заимке. Северьян растопил печь и помог беглому забраться на горячую лежанку, подоткнул на нем бурку и накрыл сверху лосиными шкурами. Потом достал из-под матицы узелок с пшеном, натопил в чугунке снега, запарил кашу и похлебал без аппетита.

Дрова в печном устье чадили и потрескивали, и по избушке скакали багровые всполохи. Затаив дыхание, Северьян слушал ночную тишину – вроде как почудился ему треск в сугробе? На печи неровно и жарко дышал беглый, сон его, неглубокий и чуткий, тревожил Северьяна. Оглянувшись еще раз на печь, он достал из-под грубо сколоченной столешницы березовый свиток – Данилову хартию, на ней угольным карандашом был выведен путь до Шайтан-горы.