Алла Шильман - Может быть

Нет, не понимала Анна Семеновна невестку. Но, жалея сына, продолжала заниматься не совсем законным бизнесом – принимать подпольные роды, а затем передавать младенцев улыбчивой паре – Марине и Сергею. О том, что было дальше с новорожденными, она предпочитала не думать, искренне веря в богатых бездетных иностранцев, желающих усыновить русских малюток. Телевизионные передачи о трансплантациях органов и продаже детей в рабство она старалась сразу выключать, не вдаваясь в кровавые подробности сюжетов, успокаивая себя тем, что все эти «страсти» могут быть только «в телевизоре», но уж никак в обычной жизни, и, тем более, с нею.

В этот раз все пошло по обычному сценарию. С третьей попытки ответил как обычно вежливый голос Марины. Узнав, что для них есть «груз» (сработала память советских времен, когда спецслужбы следили буквально за каждым, а затем, кто не попал в их поле зрения, не менее зорко наблюдали соседи и прочие «доброжелатели»), причем груз – двойной, Марина обрадовалась. Встречу назначили на вечер следующего дня. За грузом пообещали приехать прямо домой.

– Такса, как обычно, но в двойном размере, – раздалось в трубке, после чего послышались длинные гудки.

– Ну и хорошо, – ответила трубке Анна Семеновна, а потому еще долго сидела в темноте, думая о чем-то своем и иногда тяжело вздыхая. Потом, словно очнувшись, охнула, тяжело поднялась и отправилась готовить себе ужин и подогревать молоко для детей.

Вечер обещал был самым обычным, как тысяча других, точно таких же безликих серых вечеров одиночества, которые уже прошли со времени смерти мужа и которые еще предстоит прожить ей. На кухне монотонно бубнил телевизор, где молодая и красивая диктор новостей рассказывала, как хорошо нам жить в этой стране. Бодрым голосом новости рапортовали о повышении пенсий и благосостоянии российских пенсионеров (в этом месте Анна Семеновна горько усмехнулась, вспомнив размер своей пенсии), о повышении уровня жизни и снижении преступности, о принятии множества новых, безусловно полезных (если бы их выполняли, конечно) законов, о неусыпной заботе правительства обо всех сирых, убогих и просто гражданах.

Мерно шумел закипающий чайник, а в открытое окно вместе с густым запахом луговых трав доносился стрекот цикад.

В дверь неожиданно, как-то тревожно и требовательно, постучали.

– Баба Нюся! Открывай! – из-за массивной двери слышался взволнованный детский голосок девчонки Федора – двоюродного племянника, с которым Анна Семеновна, таясь от родни, поддерживала связь. Таясь – потому что Федор в некотором роде был «коллегой» Анны Семеновны. И хотя роды на дому он не принимал, на жизнь себе зарабатывал все же далеко не законным путем, правда, каким именно, Анна Семеновна вдаваться в подробности не хотела, но, судя по периодичности, с которой его показывали в выпусках местных криминальных новостей, «бизнес» его был намного более серьезным.

К «приработку» Анны Семеновны Федор относился снисходительно. Он, кстати, и втянул ее в этот бизнес, познакомив с покупателями – Мариной и Сергеем. За определенный процент, естественно, но другие бы и этого не сделали. Он так же (исключительно по доброте душевной, не требуя за это никаких дополнительных денег) крышевал тетю от ментов, налоговой, органов опеки и прочей чиновничьей братии, так охочей до денег бедной женщины. Федору, от которого она видела только добро, Анна Семеновна верила, как самой себе, а в некоторых вопросах даже больше, считая его непререкаемым авторитетом во всяких криминальных делах.

– Баба Нюся! Папа просил сказать, что сегодня жди гостей. Сказал, что серьезных, не наших – федералов. Сейчас он ничего сделать не может, велел предупредить, чтобы ты вещи собрала, и с грузом помочь. Но ты, баб Нюсь, не волнуйся. Папа сказал, что это всего на несколько дней. Когда суета уляжется и федералы уедут обратно, он сделает все, что нужно.

Анне Семеновне два раза повторять не надо. Федор никогда ничего зря не говорит, вон, даже девчонку свою ночью прислал. Значит, дело действительно серьезное. Анна Семеновна перевязала большой шалью коробку и сунула в руки девчонке, давно уже выполнявшей при отце роль эдакого тайного посыльного, применяемого в самых ответственных делах.

– Донести-то сможешь?

– А то! Как обычно, в схроне укрыть?

– Да, давай. Я утром заберу. Ежели чего, скажи отцу, чтоб сам все организовал.

Под «ежели чего», само собой, подразумевалось то, чего Анна Семеновна боялась больше всего – ареста и дурной славы среди соседей, с которыми бок о бок прожила уже более полувека. Она даже не догадывалась о том, что уже то ли пять, а может и все десять лет по городу ходили упорные слухи о ведьме, живущей на самом краю города, у леса. Ею давно уже пугали детей, а старухи плевали ей вслед. Но Анна Семеновна, погруженная в свои мысли и заботы, обычно внимания на это не обращала, да и когда ей встречаться – то с этими самыми старухами? Все дела да заботы. Тут и поговорить-то толком не с кем, не то что на всякие глупости внимание обращать.