Алексей Мальцев - Призрачно всё...

Девушка специально совершила «вояж» из конца в конец «Боинга», но голубоглазого нигде не обнаружила. Автоматически нарезая ломтиками лимон, готовя коктейли, Евдокия терялась в догадках. Она то и дело выглядывала из своего отсека, «простреливала» глазами салон, убеждаясь с каждым разом, что место 4Lпустует. Несложно было догадаться, что и в туалете молодого человека быть не должно.

Череду ее сомнений бесцеремонно прервал Игорь Павлович, командир корабля. Внезапно оказавшись за ее спиной, вдруг схватил ее за талию и отодвинул в сторону. От неожиданности Евдокия вскрикнула, чего стюардессе делать не рекомендуется ни при каких обстоятельствах.

«Палыч» тем временем открыл холодильник и вытащил оттуда фляжку с коньяком. Сделав глотков пять-шесть, он смачно крякнул и глубоко вдохнул. Только теперь девушка разглядела крупные капли пота на его лбу. В таком виде командир перед ней еще не появлялся.

— Если сядем нынче, я свечку поставлю, — невнятно прошепелявил «главный». — Такого не припомню… Может, нагрешил где? Или ты нагрешила, красавица, признавайся!

От интонации Евдокия почувствовала неприятный холодок между лопатками.

— Что случилось, Игорь Павлович? — осторожно поинтересовалась стюардесса, но «главный» словно не слышал ее.

— Дикость какая-то, — сообщил он более внятно и вновь приложился к фляжке. — В девяносто пятом оставил жену с ребенком… Так ведь платил алименты исправно. Все выплатил до последнего. Что там еще?

В этот миг самолет тряхнуло так, что у Евдокии заложило уши и замерло сердце.

— О, господи, — запричитала девушка. — Игорь Павлович, скажите, что случилось?

— Три года назад продал машину, налоги не заплатил… Никто не хватился, но… разве это грех? — продолжал оправдываться Палыч, разговаривая сам с собой, то и дело прихлебывая коньяк из фляжки. — Какой это грех? Неужто за это? В детстве, помнится, кошку сожгли с пацанами… Так с тех пор уж лет тридцать как… Господи. Ну, неужели???

Командира трясло, Евдокия видела, как он прикусил себя язык и даже не почувствовал.

— Да что случилось?! — почти прокричала она. — Объясните же толком!

Тут он заметил ее присутствие, сначала сморщился, как от зубной боли, затем, вытаращив глаза, поманил за собой в кабину пилотов.

— Спрашиваешь, что случилось? Сейчас все сама увидишь… э-э-э, черт, вернее, услышишь. Пойдем со мной, Элечка, осторожно тут…

— Какая я тебе Элечка?! — возмутилась Евдокия, забыв о субординации. — Ты что, Палыч, совсем съехал с катушек? Забыл, как меня зовут?

Он остановился в узком коридоре, повернулся к ней. На лице его гарцевала блаженная улыбка, блестящие зрачки находились в свободном плавании.

— Это сейчас без разницы, Дусик или как тебя там еще! — он пошлепал ее легонько по щеке. — Нам скоро все будет по барабану. Как кого зовут, кто куда летит… Ты потерпи минутку, и все сама поймешь. Ну, пойдем, пойдем…

В кабине он многозначительно переглянулся со вторым пилотом, Вацлавом Казимировичем, и, нагнувшись, надел наушники, прислушался. Потом щелкнул что-то на пульте и протянул наушники Евдокии:

— Послушай внимательно, девочка. И потом не говори, что не слышала. Только лучше сядь куда-нибудь, а то с непривычки можно и…

Ей ничего другого не оставалось, как подчиниться. Вначале кроме помех она ничего не могла разобрать, но потом отчетливо прозвучало:

— Все должно пройти как по маслу, я рассчитал траекторию падения, и знаю, где они упадут… — спокойно вещал твердый мужской голос, знакомый Евдокии по старым фильмам о войне, где он звучал из динамиков и озвучивал победное наступление советских войск. Кажется, диктора звали Юрием Левитаном. — Там уже приготовлены три тела. Они ни о чем не подозревают.

— Где, дядя Кло? В Перми? На посадочной полосе? — интересовался совсем молодой, почти мальчишечий голос. — А долго еще лететь?

— Минут сорок. Ты что, замерз? — злорадно, как показалось девушке, рассмеялся «диктор». — У призрака нечему мерзнуть.

— Все шутите, дядя Кло, ну-ну…

— Что такое авиакатастрофа, ты представляешь. Поэтому настраивайся на этюд в багровых тонах. Как по Конан Дойлу… Кажется, в ваше время должны были его помнить, хотя жил и творил он в 19 веке.

Евдокия чувствовала себя словно на спиритическом сеансе: вокруг самолета летают призраки, и она имеет возможность подслушивать их беседу. Только почему-то вместо обжигающего интереса в сердце гнездится парализующий страх.

— Что я конкретно должен делать, дядя Кло?