Бернхард Шлинк - Три дня

Причитания утешительницы так вывели из себя Кристиану, что она уже готова была резко вмешаться и положить этому конец. Чего добивается Дорле? Может быть, не добившись, чего хотела, чтобы потом хвастаться, как она спала со знаменитым террористом, она теперь собирается хвастаться тем, как он плакал у нее на плече и она его утешала? Но, выйдя на террасу, Кристиана увидела эту картину: Йорга в напряженной позе, сидящего на стуле и сотрясающегося от рыданий, и стоящую у него за спиной Дорле, которая, склонившись над ним, укачивала его, сжимая в своих объятиях. Йорг в своем горе и Дорле в своей попытке его утешить выглядели такими беспомощными, что Кристиана удержалась от резкого вмешательства.

Она постаралась удалиться незаметно. В вестибюле она столкнулась с Марко.

— Я искал тебя. — Он посмотрел на нее с широкой ухмылкой. — Нам надо поговорить.

— Ты не знаешь, куда все подевались?

— Обе супружеские пары и Андреас отправились осматривать какие-то руины. Они уехали ненадолго. Но и у нас с тобой будет недолгий разговор.

— Это надо непременно сейчас?

— Да. — Марко повернул к кухне и встал там, опершись на мойку. — Я подготовил публичное заявление Йорга, которое завтра хочу от его имени передать прессе. А то Йорг будет медлить и колебаться.

Кристиана уже злилась на себя за то, что пошла вслед за Марко на кухню. А теперь еще выслушивает его навязчивые идеи!

— Я посоветую ему не соглашаться. Что еще?

Он опять посмотрел на нее с широкой ухмылкой:

— Я не знаю, какие отношения с Йоргом ты хотела бы сохранить в будущем. Ты к нему привязана? Он к тебе привязан… Пока.

— Я не собираюсь говорить с тобой о моем брате!

— Не собираешься? Ты отказываешься переговорить со мной, прежде чем я поговорю с твоим братом о тебе? Или ты и на меня выльешь тогда кофе?

Кристиана устало покачала головой:

— Отстань от меня!

— Пожалуйста, я отстану. Ты позаботишься о том, чтобы он согласился отдать в печать заявление. Если Хеннер отвергнет его обвинение, я не смогу помешать Йоргу вычислить как дважды два, что это ты его выдала. Ведь если это мог сделать только кто-то из самых старых знакомых, а старый друг ни при чем… Но от меня он этого не узнает. — Он рассмеялся. — Эта выходка с кофейником была страшной глупостью. Хеннер мог так неудачно высказаться, защищаясь от обвинений Йорга, что Йорг ему не поверил бы. Иногда правда выглядит ложью.

— Отстань от меня!

— Заявление должно отправиться в прессу завтра, и если ты его к утру не уговоришь, то придется мне это сделать самому. И я добьюсь своего, если расскажу ему, что ты сделала. — Лицо Марко вдруг стало серьезным. — И что только на тебя тогда нашло? Страх за Йорга? Лучше живым сидеть в тюрьме, чем умереть на свободе? Не понимаю! — Он пожал плечами. — Впрочем, какая разница! — И удалился из кухни.

Что тут можно поделать? Можно ли выгнать из дома Марко? Можно ли уговорить Хеннера, чтобы он взял предательство на себя? Можно ли дискредитировать его так, чтобы Йорг ему не поверил? Вовлечь в дело Андреаса? Снять остроту заявления? Убежать самой? Как-то объяснить Йоргу, почему она должна была поступить так, как поступила?

Кристиана помнила, как дала подсказку полиции. Она сделала это анонимно, так что получилось вроде бы так, как будто не она это сделала, а подсказка появилась сама собой. Она помнила, какое это было для нее облегчение, когда Йорг оказался в тюрьме, где он был уже в безопасности. Она помнила, как жила в постоянном страхе, пока он был на свободе. Это был не тот страх, какой испытываешь за человека, упорно продолжающего заниматься альпинизмом, дельтапланеризмом или автомобильными гонками. Она все время ощущала у себя в животе скрученный узел, в котором переплелись страх, горькая боль и чувство вины, оттого что ей, старшей сестре, стоило только дать одну маленькую подсказочку — и она спасла бы младшего братишку! Своим предательством она тоже взяла на себя вину. Но что значила эта вина по сравнению с тем, что брат остался живой!

Потом пошли годы тюремного заключения — время, когда она жила только для брата. Кристиана тогда думала, что этим она вполне расплатилась за взятый на себя грех предательства. Неужели же этого было мало? Теперь она заплатит еще и утратой его любви? Что ж! Будь что будет! Кристиана с удивлением поняла, что способна допустить недопустимую прежде мысль, и мир от этого не рухнул, и она не умерла.

Кристиана отправилась к тому месту в парке, где мог работать ее телефон. Когда-то там был пруд, и, набирая номер, Кристиана, как всегда, подумала, как там почва: осталась ли она по-прежнему влажной и не этим ли объясняется, что отсюда можно звонить. Она мечтала о том, чтобы восстановить водовод от ручья к выемке пруда и обратный сток в ручей, чтобы пруд снова наполнился.