Алексей Слаповский - Победительница

Купив целую канистру, я осторожно наполнила стеклянную большую бутылку с широким горлом и стала ждать.

Информацию о перемещении таких людей, как Влад, найти было легко. Я узнала, что через три дня он должен участвовать в одном важном событии в России, следовательно, должен вернуться. Я узнала, откуда он должен вернуться, и легко вычислила аэропорт, куда должен был прилететь его самолет. Номера рейса я выяснить не смогла, поэтому пришлось поехать в аэропорт заранее. Я ходила, как тигрица в вольере, но подумала, что это подозрительно. Села, пыталась успокоиться. Однако женщина без вещей, с одним только каким-то пакетом, которая долго сидит на одном месте, тоже подозрительна. Я зашла в аэропортный маркет, купила сумку и что-то в нее. Туда же положила и пакет с бутылкой. Но тут же мысль: если я с вещами, значит, улетаю. А если улетаю – почему так долго нахожусь в аэропорту? Могут подойти, спросить, куда лечу. Нужно взять билет. Я пошла к окошкам авиакомпаний и в ближайшем попросила билет.

– Куда? – спросила тикет-герл.

– Всё равно, – сказала я, но спохватилась. Посмотрела на карту полетов компании, что была за спиной девушки, и сказала: – В Гонконг. На ближайший рейс.

– Ближайший завтра.

– Очень хорошо. Давайте.

– Но на ближайший уже нет. Можно на послезавтра или другими маршрутами.

– Можно на послезавтра или другими маршрутами, – повторила я механически, потому что в это время слушала объявление о прибытии самолета. Это был его, их самолет.

И я пошла встречать.

Если бы у меня была хотя бы спокойная минута для обдумывания того, что я собираюсь сделать, я бы ужаснулась, но такой минуты мне не давал мой воспаленный мозг. Вообще это было странное состояние. Такое я испытывала всего один раз жизни во время пустякового повода, в детстве. Мы поссорились с Ларой. Я рассердилась на нее, схватила довольно тяжелую модель дворцового замка, которую я делала из сборных деталей, и кинула в нее, стараясь попасть в лицо, чтобы больнее. Парадокс в том, что, когда я хватала, кидала, старалась попасть в лицо, я понимала, что делаю плохо, что этого делать не надо. Больше того, я в момент действия не хотела этого делать – но всё же фатально делала!

Я в нетерпении ждала у входа в секторе прилета.

Мне почему-то кажется, что я видела, как самолет приземлился, как отделились капсулы с пассажирами и стали приближаться к зданию аэропорта, хотя я не могла этого видеть 112.

Я ждала. Прижалась к стене, чтобы ничем себя не выдать (голова моя была при этом покрыта платком, а глаза в темных очках для неузнаваемости), поставила сумку на пол, достала пакет с жидкостью.

Влада и Сашу нельзя было пропустить – к ним бросились толпы журналистов. Охранники Влада оттесняли их, но со всеми справиться и за всеми уследить не могли. Я проталкивалась ближе и ближе. Вот ненавистное лицо Саши. Счастливое. Красивое. Сейчас не будет у тебя ни счастья, ни красоты. Я отвинчиваю пробку. Какие-то ступени под ногами, я стараюсь быть осторожной.

С каким-то банальным криком вроде: «Вот тебе!» – я бросаюсь вперед и, налетев ногой на ступеньку, падаю. И вижу, как моя рука, словно чужая, взметывается надо мной, а из бутылки медленно, будто в замедленной съемке, выливается жидкость. И плещет мне в лицо. И я уже больше ничего не вижу, кроме жуткой боли. 113– как верно выразился через шестьдесят с лишним лет Мэй Джон Ли когда, после вытеснения русских из Сибири, они обосновались в северных и приморских областях Китая, где занимались контрабандой сои и гаоляна и составили около 80 % населения, что при тогдашней рождаемости русских было неудивительно.

Но вот тогда, именно тогда, когда на меня падала карающая жидкость из моей собственной руки, я поняла Бога и поверила в Него. Потому что это Он не допустил, чтобы я изуродовала другую женщину и, возможно, лишила ее потомства (я потом узнала, что от испуга у нее были неприятности по сохранению в себе ребенка, а если бы не испуг, а шок?). Многие наивные люди обвиняют Бога: зачем он заставил человека всё время делать выбор? Человеку трудно, он мучается. А Богу легко? Ему не приходится делать выбор? Кто из людей решился бы рассудить меня с самой собой? Я убила в себе своего ребенка – и Бог позволил мне это. Я могла убить чужого ребенка в чужой женщине – и Бог не позволил мне сделать это. Кто еще смог бы поступить так нечеловечески справедливо? И я почти сразу всё поняла и приняла и сказала Ему спасибо за то, что Он не сделал меня преступницей.