Юрий Гончаров - Большой марш (сборник)

– Давай сначала туда. А то ведь как бывает по закону подлости: на минуту раньше – и все бы в порядке, но промедлил – и кусай локти.

– Напрасно, по-моему, – сказала Наташа. – Ситуация ясная. Все точно так, как я тебе еще дома говорила. Как шофер сказал.

– А вдруг?

– Ты еще не утратил свой оптимизм?

– Нет, но бывает же так – совсем вдруг! Это тоже закон, не знаю только, как называется: не ждешь, не надеешься, и тут как раз судьба преподносит подарок!

– Ну-ну, посмотрим… Не так вообще надо было делать. Я тоже тебе это говорила, но ты не прислушался. Как мы, сейчас так никто никуда не ездит. Надо было послать предварительно телеграмму, попросить содействия. Чтоб нам забронировали.

– Телеграмму? Кому?

– Ну, хотя бы в Союз художников.

– А он здесь есть?

– Это ты должен знать. Наверное, есть. Ведь живут здесь художники.

– И стали бы они хлопотать?

– А почему бы нет?

– А зачем им я, что я за персона такая? Не руководящая шишка, не академик, не лауреат…

– Просто из солидарности. Помочь коллеге.

– О, милая, – коллега! Это так мало!

В вестибюле «Приморской» им представилась уже знакомая картина: табличка «Мест нет» на стойке перед столом администраторши, несколько унылых фигур возле нее, люди, томящиеся в вестибюльных креслах; один даже спал, свесив на плечо голову, слышно посапывая. Сидела усталая, грустная женщина, держа в руках бутылочку с молоком, не допитым двумя ее детишками. Одни они не печалились и не скучали: раскрасневшиеся, заливаясь смехом, бегали меж кресел, ловили друг друга растопыренными ручонками, прятались за кадку с каким-то южным лопушистым растением в углу.

– Конечно, спортсмены, и конечно, до конца месяца, – предугадывая ответ, с ядовитой иронией сказал Коровин администраторше, крашеной, огнисто-рыжей девице с цыганскими серьгами-кольцами в мочках ушей.

– Вы угадали! – улыбнулась она. Настроение у нее было жизнерадостное.

– Скалолазы?

– Всякие. Есть и скалолазы. А вас интересуют именно скалолазы?

– Меня интересует номер на двоих. Для меня и жены.

– Увы, чего нет – того нет.

Глаза рыжей девицы с серьгами приобрели совсем лучезарный, веселый блеск, как будто она сообщила Коровину нечто в высшей степени для него приятное.

– А если подождать?

– Долговато выйдет. Как вы сами сказали – до конца месяца.

– И не раньше?

– Увы! И то еще неизвестно, что будет. Может, опять все места для спортсменов забронируют. Есть слухи, баскетболисты приедут. На месячный сбор.

– Баскетболисты? Они могли бы и у себя поиграть.

– Не те условия. Здесь они на режиме, ходят в горы, обогащают организм кислородом…

– Дома им кислорода не хватает?

– Наверное, не хватает, раз их сюда возят. В спорте теперь все по-научному. Стало быть – так лучше. Для высоких результатов.

Тупая тяжесть, не в первый раз возникавшая в этот день у Коровина в груди, все сильней и сильней давила ему на сердце. Это был верный признак того, что нервы отказывают, он уже не может их сдержать. Он чувствовал, еще мгновение – и гнев, злость хлынут из него, как из лопнувшего сосуда. Глупо, обидно срывалось все, что было задумано, чего им обоим так хотелось, с чем ехали они сюда. Самое простое, несложное, человеческое желание: пожить две недели у моря, в тишине, покое, в каком-нибудь пусть самом крохотном гостиничном номерке, лишь бы была ванна или душ, без всех осаждающих дома забот и волнений, в целительной беспечности, так нужной им сейчас, после стольких трудов, такой накопившейся в обоих за много лет усталости. Им рисовалось: будут бродить целыми днями у моря по хрустящей гальке, под плеск волн; хорошо, что зима и у моря безлюдно, так надоела всюдошняя толчея, людская перенасыщенность… Съездят на катере куда-нибудь в окрестности, все равно куда; сама поездка по морю, волнам, под брызги, летящие с носа, крики чаек, сопровождающих катер, уже радость. В каких-нибудь случайных кафе, ресторанчиках, закусочных будут заказывать себе нехитрую еду, – приятно просто посидеть в тихом, полупустом месте, зная, что никуда не надо торопиться, ни сегодня, ни завтра, ни послезавтра у них нет никаких дел, никаких обязанностей, можно просто дышать, смотреть вокруг, слушать друг друга, а то ведь дома и на это нет времени… А вечером, в постелях, в темноте, приоткрыв окно, засыпать под далекий или близкий ритмичный шум моря, говорящий о вечности, внушающий обманное, но утешительное и желанное чувство, что и ты, человек, как бы нечто одно с этим шумом, морем, горами за окнами, тебе тоже суждено такое же вечное, нескончаемое бытие, у тебя тоже еще много-много времени, ты обязательно успеешь сделать все, что задумал, что томит тебя беспокойством неисполненного долга, страхом стремительно ускользающего времени…