Юрий Гончаров - Большой марш (сборник)

Получив на складе сельхозтехники запасные части, которые ему поручили привезти, Павел, пока шофер грузовика обедал в чайной, ходил по городку, думал.

Городок, разросшийся и благоустроенный за последние годы, производил неплохое впечатление. Кварталами стояли трехэтажные жилые дома с балкончиками, населенные рабочими сахарного завода. На крышах щетинились телевизионные антенны. В центре городка сверкал витринами недавно открытый универмаг. Напротив него такой же свеженький и такой же желто-белый кинотеатр приглашал афишами на новый широкоэкранный фильм. Главная улица была в асфальте, люди шли по тротуарам, не грязня обуви. По городку шныряли даже такси: светло-серые «Волги» с черными шашечными поясками.

Вблизи дворца на склонах, обращенных к реке, торчали прутики посаженного леса. Большой красочный фанерный щит сообщал, что это молодежный парк, заложенный руками пионеров и комсомольцев района. Колесами-нулями круглилась внушительная цифра, обозначая, какое количество деревьев посадили комсомольцы, превращая голые склоны в парк.

И вот тут у Павла точно взорвалось что внутри. Глядя на тоненькие прутики в старательно облаженных лунках, он испытал совсем не радость, не восхищение добрым и благородным делом, исполненным районной молодежью, а нечто совсем противоположное – горечь, досаду, обиду, злость, гнев. Ведь точно же на этом самом месте стоял парк, взращенный крепостными садовниками! Посаженным прутикам расти и расти, только через полсотни, через семьдесят лет превратят они эти бугры и откосы в то, чем они когда-то были. Многие из тех, кто посадил новый парк, даже не дождутся того далекого времени, не увидят по-настоящему своей работы. Только через семьдесят лет будет восполнена, возмещена утрата, только через семьдесят лет к людям снова вернется то, что у них у ж е б ы л о, чем они уже владели, чего так глупо и понапрасну, не заглядывая вперед, себя лишили. А в е д ь э т о й у т р а т ы м о г л о и н е б ы т ь, как и многих других подобных утрат, и не надо было бы снова исполнять однажды уже исполненное, возвращаться назад, к истокам, снова трудиться над основным капиталом общего блага, вместо того, чтобы, останься он нетронутым и сохраненным, идти с ним дальше, наращивать его, развивать и множить…

На обратном пути, в кабине совхозного грузовика, Павел думал о Глухаревке, о соседних деревнях. Прошедшие годы и туда принесли немало доброго. Сколько в деревнях техники – машин, механизмов! Нынешние земледельцы почти избавлены от изнурительного мускульного труда, в каком сотни лет изнемогали и прежде времени изнашивались, старились поколения крестьян. В редком селе теперь нет электрического света, радио. Если поглядеть по избам – обстановка в них близка к городской: крестьянским семьям по силам, по заработкам покупать хорошую мебель, хорошие вещи. В каждом дворе обязательно велосипед, у многих мотоциклы, а есть и владельцы собственных автомобилей. Стало привычным, что все дети учатся, заболевшие получают немедленную помощь. Культура еще вызывает нарекания, но и она движется вперед, есть новые клубы, которые не уступают тем, что в городе, – там и танцы, и всякая самодеятельность, и кружки, и кино, и читальни, где на полках и Пушкин, и Драйзер, и самые последние журналы.

Но сколько делается уже однажды сделанного, сколько труда идет только на то, чтобы восстановить уже имевшееся! На осень в Глухаревке запланировали посадить сад в прежних размерах… В Сурганове, по соседству, чинят, трамбуют плотину, которая держала раньше обширный пруд… Как бы крепче, богаче, красочней, изобильней была жизнь, если бы новое творчество соединялось со старым, если бы труд ложился на труд, если бы всему и всегда понимали настоящую цену и берегли, хранили бы любую частицу общего блага, все, До последней крошки, что только может служить, нести свою пользу жизни, людям!.. Как это и должно быть у рачительных, настоящих хозяев, у настоящих наследников…

– Дрыхните, суслики! А я думал, вы тут уже всё вверх дном перевернули!

Громкий веселый голос заставил Павла открыть глаза.

Занималось утро, степь лежала серая, слегка туманная. Небо на востоке зеленело, самый низ его был подожжен зарею.

В трех шагах от трактористов слезал с заглушенного мотоцикла Сашка Губырин, слесарь из бригады ремонтников, коренастый, коротконогий, щерясь в улыбке широким ртом с редко поставленными зубами.

Ворона тоже разбудил Сашкин голос – он сел, потянулся с хрустом, толкнул Ваньку. Лицо у Ворона было хмурое, невыспавшееся, какое-то скошенное от неудобного лежания, с рубчиками на щеке от соломы, что служила ему подушкой. Спутанные волосы лезли на глаза; слепо шаря по соломе, он отыскал свой берет, нахлобучил на голову и, зевая, поднялся на ноги. Ванька, проснувшись, шевелился, тоже зевал, тер кулаками глаза.