Кен Кизи - Демон Максвелла

Медсестра уже вкатывает демонстрационную доску. Установив ее за кафедрой, она вынимает из своей бисерной сумки кусок мела и протягивает его боссу. Он ждет, когда она удалится, и вновь поворачивается к аудитории.

– А теперь я попрошу немножко внимания. – Рука начинает вычерчивать прямоугольник. – Попытаюсь объяснить вам.

Это тот же самый рисунок, который я видел десять лет тому назад, только в более совершенном виде. И я улыбаюсь при мысли о тех, кто надеялся удовлетвориться нынче вечером вялой жвачкой. Старый волк сильно запаршивел и исхудал, но клыки у него еще не стерлись. Его пристрастие к законам термодинамики стало еще сильнее, а изложение их еще подробнее. Демон приобрел кучу рогов и надменную усмешку. А швы между концептуальными положениями настолько срослись, что он может свободно играть метафорами, перепрыгивая от механики к современному сознанию и жонглируя понятиями горячего и холодного, добра и зла, как профессиональный иллюзионист.

– Проблема пустоты анализировалась во времена Максвелла лишь немногими. Она интересовала Уильяма Томпсона, лорда Кельвина и Эммануэля Клаузевица. Возможно, Клаузевиц осознавал ее лучше остальных – он утверждал, что при постоянно сохраняющейся энергии вселенной энтропия увеличивается. Тогда мало кто это понимал. Сегодня это осознает каждый второй невежественный чувак – всякий раз, когда он видит, что цена на бензин повысилась, он ощущает, как пустеет мир и как он становится все более безумным. Так что, надеюсь, и вы, образованные психиатры, в состоянии обратить на это внимание. Вы должны были заметить признаки наступающего безумия раньше всех. Ваши медицинские карты прежде всех должны были отразить эту тенденцию – неужто пособия на ваши заведения не сокращаются вместе с сокращением энергетических ресурсов? О чем говорят последние статистические данные? Каждый пятый американец рано или поздно попадает в психиатрическую больницу. Что? Кто-то сказал, каждый четвертый? Вы понимаете? Вы уже не являетесь благородными кураторами некоего Бедлама, в котором содержатся редкие экземпляры. Вы – охранники миллионов. Через десять лет сумасшедшим будет каждый третий, а через тридцать лет – все! Миллиарды, и тогда все ограничения рухнут!

Он снова умолкает, переводя дыхание и покачиваясь от усталости. И я замечаю, что Джо раскачивается вместе с ним, как птичка, сидящая перед коброй.

– И тем не менее вы продолжаете выполнять свои обязанности. Вы приходите на дежурства с высоко поднятыми головами и с дипломами, которые готовы продемонстрировать любому желающему, зная, что если какой-нибудь сумасшедший вздумает проломить стену, они будут столь же бесполезными, как и теории Фрейда. Вы выходите на эту баррикаду лишь с одним оружием. Может, кто-нибудь скажет, с каким? А? Какие-нибудь догадки или предположения? Я помогу. Кто оплачивает это августейшее собрание?

Все молчат. Весь зал погружается в гробовую тишину. И тогда старик издает презрительное хрюканье и разворачивает салфетку, на которой изображены логотипы спонсоров съезда.

– Вот кто! – провозглашает он. – Фармацевтические компании. Лаборатории которых производят ваше оружие – таблетки! Они ваши поставщики, а вы – потребители. И этот съезд – их рыночная площадь. Все установленные внизу стенды призваны убедить вас в том, что они готовы обеспечить вас новейшей амуницией – самыми действенными транквилизаторами, анальгетиками, успокоительными, мышечными релаксантами и психоделиками!

Похоже, последнее адресуется к тому столу, за которым сидим мы с Джо, но, учитывая прикрытые темными очками глаза, сказать что-нибудь определенное трудно.

– Так что единственное, что имеется в вашем арсенале, – продолжает он тихим голосом, – единственное оружие, которое действует как на демона, так и на его хозяина, это горстка химических препаратов, несмотря на то, что больных уже орды, а имя демонам – легион. Мы же вооружены лишь хрупкими стрелами и копьями, к которым эти орды скоро станут бесчувственны. Мисс Нишвандер!

Блондинка уже спешит на помост, чтобы убрать доску, которую и выкатывает, не говоря ни слова. Занавеска за ней закрывается, и Вуфнер, задумчиво посасывающий мел, остается в одиночестве. Кроме его чмоканья не слышно ни единого звука.

– Прошу прощения, – по прошествии некоторого времени произносит Вуфнер. – Я понимаю, что теперь, после постановки диагноза, необходимо высказать свои предложения по методике лечения заболевания. К сожалению, я должен разочаровать вас. У меня нет панацеи, а предлагать временные решения я отказываюсь. Мне бы следовало с самого начала сказать вам, что рецептов спасения у меня нет. Единственное, что я могу сделать, это привести вас в чувство. И если вам покажется, что существование здесь и сейчас слишком тяжело для вас, тогда… – он насмешливо вскидывает голову. – Тогда проще всего пересечь перегородку и присоединиться к счастливым гиппопотамам.