Кен Кизи - Демон Максвелла

Я крепко пожимаю ему руку:

– Естественно. Еще бы я его не помнила. Он каждый год приезжает из Калифорнии, пытаясь довести меня до белого каления.

– Я приезжаю совсем не для этого, бабушка, – поднимает брови Отис и протягивает мне руку, по которой я шлепаю бигуди чуть сильнее, чем намеревалась. Он издает вопль и начинает обиженно прыгать по коридору. Я советую ему исчезнуть оттуда, иначе кто-нибудь может вызвать представителей Гуманитарного общества. Он, пригнувшись, проскальзывает мимо, так что я не могу удержаться от смеха. Он настоящий шут гороховый. Я уже собираюсь извиниться перед ним за свои колкости, как тут появляется третий персонаж.

– Это мой давний друг Макела, – говорит Девлин, – и его сын Тоби.

– Миссис?…

– Уиттиер, – отвечаю я. Он кланяется и говорит:

– Монтгомери Келлер-Браун, миссис Уиттиер. Макела – это просто… как бы это сказать, Дев? Один из аспектов. – Он улыбается и протягивает мне руку – Я много слышал о прабабушке и очень польщен.

Он выглядит еще величественнее, чем это казалось в бинокль: высокий, с прямой спиной и чертами лица, словно вырезанными из какой-то редкой породы привезенного издалека дерева, хотя голос выдает в нем такого же, как и я, южанина. Но главное – это его темные, глубоко посаженные глаза, от взгляда которых я начинаю теребить пуговицы и робко мямлю «здравствуйте».

– А этого ребенка зовут Октябрем.

С чувством облегчения я отнимаю у него свою руку и перевожу взгляд на мальчика. Ему лет пять, и он напоминает забавного жучка, посматривая на меня из-за отцовского одеяния.

– Так, значит, ты родился в октябре? – наклоняюсь я к нему. Он стоит, не шелохнувшись. Я уже привыкла к тому, как дети реагируют на мой вид, но тут его отец произносит:

– Ответь миссис Уиттиер, Октябрь.

– Все в порядке, – замечаю я. – Октябрь просто еще не решил, кто эта безобразная старуха – добрая колдунья, которая даст ему конфетку, или злая ведьма, которая его съест, – и щелкаю своей вставной челюстью. Обычно им это нравится. Мальчик отпускает отцовское одеяние. Он не улыбается, но зато широко раскрывает глаза, и я понимаю, откуда в них этот странный блеск.

– Мне больше нравится имя Тоби, – говорит он.

– Хорошо, Тоби, пошли найдем тебе конфет, пока их не сожрал этот Отис.

Все заходят в комнату, и я ставлю на стол угощение. Мужчины обсуждают мою квартиру и вообще малобюджетное строительство, а потом переходят к тому, ради чего приехали за мной, – к Религиозной ярмарке. Я даю маленькому Тоби посмотреть в бинокль, а мой внук тем временем показывает мне программку. Я говорю, что, похоже, действительно будет здорово. Отис запихивает руку в один из своих огромных карманов и извлекает оттуда листовку со словами «Вы готовы?», на которой он изображен в рясе глядящим в небо через рулон туалетной бумаги. Рядом с его ртом черными буквами написано: «Парашют из проволочной сетки уже опускается». Я понимаю, что это очередная глупая выходка Отиса, но складываю его листовку, убираю ее в несессер и отвечаю, что всегда готова. Как и он, впрочем, – замечаю я и протягиваю руку вниз, делая вид, что собираюсь застегнуть его ширинку. Покраснев, как помидор, он поворачивается к нам спиной, чтобы сделать это самостоятельно. «Этих городских пацанов приходится всему учить», – говорю я, обращаясь к мистеру Келлеру-Брауну, и он смеется. Внук поднимает мою сумку и спрашивает:

– Интересно, кто тебе ее обычно носит?

– Не суй свой нос в женские принадлежности, – отвечаю я и добавляю, что если он не в состоянии ее поднять, то наверняка это сможет сделать маленький Тоби. Тот тут же откладывает бинокль и начинает тянуть сумку.

– Вот какой у меня помощник, – говорю я.

– Мы стараемся, правда, Тоб? – улыбается мистер Келлер-Браун, и малыш кивает:

– Да, папа.

Я не могу удержаться, чтобы не произнести нравоучительную сентенцию:

– Как это не похоже на большинство сегодняшних детей. Как приятно.

Главный лифт все еще занят: спускают залежи металлолома, обнаруженные в квартире мистера Фрая, поэтому нам приходится дожидаться другого. Я выражаю надежду, что мы не пропустим Брассов, Девлин отвечает, что у нас еще масса времени, и спрашивает, знаю ли я, что мистер Келлер-Браун тоже поет в евангелической группе.

– Неужто? – удивляюсь я. – И как вы называетесь? Может, я вас слышала по радио?

Мистер Келлер-Браун отвечает, что они называются «Молитвенные птахи», и выражает сомнение в том, что я могла их слышать.