Паскаль Киньяр - Альбуций

— Позвольте мне сформулировать свое несогласие по поводу войн. Люди не могут обойтись без крови, без голода и без насилия. Иначе они не были бы людьми. Я предпочитаю гражданские войны пограничным, — говорит Юний Галлион.

— Верно, оттого, что эти первые избавляют от передвижений, — замечает Альбуций.

— А вы предпочли бы семейные войны гражданским?

— Разве мои предпочтения помогут развязать их?

— В общем, когда согласия нет, то его и не будет, — заключает Альбуций.

— Иначе вы предпочли бы внешние войны гражданским, а гражданские — семейным, — говорит Вицерий.

— Нет, я не питаю никаких иллюзий.

Смолкнув, Альбуций знаком велит подавать еду. Он слегка мрачнеет. Говорит Полии:

— Что за скверное вино.

— Но я приказала налить из старых запечатанных амфор, — оправдывается Полия.

— Возьми справа, у входа, — со вздохом велит ей отец.

— Сейчас пошлю...

— Нет, сходи-ка сама, дочь моя.

Все приумолкли. Снаружи доносится птичий щебет. Нарушив тишину, Альбуций спрашивает:

— Вы слышите?

— Это воробей.

— Это дрозд.

— Это самка дрозда. — И он добавляет: — Nocte quomodo hostem civemque distinguam? (Как различить в ночной тьме врага и соотечественника?)

— Dissidemus quia nimium similes sumus (Раздоры происходят оттого, что мы слишком схожи),— отвечает Юний Галлион.

Вицерий говорит:

— Побежденным удается бежать, изгнанным — скрыться, потерпевшим кораблекрушение — спастись вплавь. Но никому еще не удалось уберечься от смерти.

— Так же как ни одной птице не уберечься от пения, — добавляет Альбуций.

— Твой сад полон дроздов. И эта новая скала в саду — прекрасна. Сад — это ведь тоже некий язык. И вот лукавые дрозды хитро подражают пению жаворонков и щебету ласточек.

— Сад не язык. А птичье пение не музыка. Дрозды, если их вспугнуть, издают звуки столь же скупые, сколь и чистые.

— И тогда из их горла льется торжествественная песнь.

А Квинт Атерий все твердил, обливаясь слезами:

— Ab armis ad arma discurritur (Повсюду войны сменяются войнами). Сыновья гибнут, а их отцы переживают детей.

— О войне скорее можно сказать то, что Вицерий говорил о вспугнутых дроздах: это желание убить или выжить столь же порочно, сколь скупо и чисто. Речь лишает нас всего и дарит все, что существует на свете. Война отнимает у нас общество немногих друзей. И мир от этого становится куда шире.

— То, что сказал Альбуций, звучит бессердечно, — замечает Атерий.

— Нет, просто вы меня не слушаете. Мир становится гораздо шире, а вместе с ним и свет сияет гораздо более ярко — хотя и тщетно.

— Это правда, — соглашается Квинт Атерий.

— Такое продолжение звучит вполне достойно. И все же я не понимаю, зачем ты высказываешь такие мысли, — говорит Юний Галлион.

— Я хочу сказать, что едва мы перестаем называть их имена, как безмолвие делается еще более безмолвным. Одна лишь маленькая дроздиха печально щебечет над мертвой цикадой.

— Мой сын мертв.

— Это не твой сын, это бело-коричневая самка дрозда.

— Оба моих сына мертвы.

— У меня и вовсе не было сыновей. А дочери мои, за неимением мужчин, остались бездетными. У меня не будет потомков.

— Небытие все же лучше, нежели зеленое яйцо с красными прожилками.

— Когда уж кончится война?

— Когда наконец уйдет Октавиан?

Юний Галлион знаком восстанавливает тишину и начинает декламировать:

— Foeda beluarum magnitudo, immobile profiindum... (Ужасны чудища своей огромностью, недвижна бездна...)

— Когда же мы вновь обретем свободу? — вопросил Вицерий, встав и подойдя к чадящей жаровне.

— Мы не обретем свободу, — откликнулся Альбуций.

— Люди, утратившие свободу, защищают ее с меньшим пылом, нежели те, кто, вовсе не изведав свободы, стремится ее завоевать.

Квинт Атерий, утерев глаза полою тоги, сказал:

— Следует описать тем, кто будет жить после нас, всех людей, чьи страдания невозможно измерить, о множестве которых можно только скорбеть, но кто достоин порицания за то, что безропотно покорился своим угнетателям и не восстал, попав в рабство.

Вицерий поворошил угли короткой железной палочкой. Затем вернулся на ложе. И сказал:

— Цестий утверждает, будто Цицерон был неучем.

— Что за глупости, — бросил Квинт Атерий.

— Ешьте же. Берите пример с меня, — сказал Альбуций.

— У тебя есть руки, Альбуций?

— «Quid ridetis, inquam? Habeo manus!» (Что за шутки? Конечно, у меня есть руки), — процитировал Вицерий.

— Довольно вам насмехаться над успехами Альбуция.

— Этим занимается Цестий.