Владимир Соколовский - Уникум Потеряева

Два года Эргарты строили дом. Шмат земли им отвели огромный, еще стараниями директора завода, — вот там-то Яшка и ковырялся денно и нощно. Устроился он шофером на райкомхозовский ЗИС-5: в такое время нельзя без машины — надо привезти то, другое, — а уж денежки-то считать он умел! Хотя надо заметить: никто в семье Эргартов никогда не гляделся худо из-за одежки, или бледным, недоедающим. Девки бегали бойкие, веселые, Грета каждый свободный час проводила на стройке, кропотливо подбирала щепки, хлам, скоблила шкуркою шесты, колонны, затейливо вырезанные досочки…

И — ах, какой получился домина! Не дом — дворец, по маловицынским понятиям: с фасада — большое высокое крыльцо, нет — широкая лестница с боковыми площадками, обнесенными перилами, с каждой стороны на площадках — кресла-качалки; зал за массивными роскошными дверьми. По три окна справа и слева от дверей; наличники с нерусскою резьбой. Железная, выкрашенная голубой краскою крыша с крутым подъемом; флюгер, длинные трубы, каждый кирпич с белой каемочкой..

Но сказано уже: ладно бы дом! Это, в конце концов, полезное помещение, где люди живут и спасаются от природы. Самое главное — дом этот окружала усадьба. Деревья, теплицы, кусты с разной ягодой, цветники причудливых форм… Беседка с круглой крышей, уютно покрашенные качели, скамейки с загнутыми спинками, небольшой фонтан с чистой водою…

Для маловицынцев сооружение такого чуда стало истинным событием. В летние выходные дни они приходили поглядеть, как дочки немца бегают среди цветов или качаются на качелях, Грета вяжет на веранде, а сам Яшка в кресле-качалке пьет какие-то шипучие напитки. Что удивительно: построй такой дворец кто-нибудь из своих — вряд ли простоял бы он больше недели: сожгли — и дело с концом. А к Эргартам даже ребятишки не лазили воровать: не то чтобы боялись, Яшка и Грета не были злые люди, а вроде как бы сидело в головешках: это не твоя, это другая жизнь, и ты не лезь в нее, не прикасайся к ней совсем!

Все это было, было, было… Потом девочки вдруг выросли, уехали в большой город учиться, вышли там замуж за офицеров, приезжали с детьми и мужьями, — тогда снова в саду слышались молодые сильные голоса, звенели дети-колокольчики, пилась наливка на террасе, в доме пианино играло вечного «Сурка», кем-то потерянные яркие ленты и венки лежали на клумбах, качелях…

Недолго, однако, длилась и эта благостная пора. С выходом мужей в большие чины появилась, видно, потребность отдыхать на югах, нахлынула масса других забот; Яшкин дом стал глуше, молчаливее, — однако не терял прежнего нарядного вида, пока у Греты были силы наводить порядок в саду, а у хозяина — красить крышу, флюгер, трубы, фасад, качели, подколачивать перильца…

Пришло время — Грета умерла от рака крови; Яшка потосковал, да и сошелся с Паранькой Понькиной, матерой холостой бабой младше его годами двадцатью. С Паранькою в дом набежали ее детишки, многая родня: дом и сад заплевали, затоптали, искурочили; Эргарт пытался держать какое-то время порядок, но и силы-то были уж не прежние, и он махнул рукой, и запил горькую всесте со всеми Понькиными — благо, пропивать-то у него было что, к радости новой родни. Однажды к дому подрулила машина неизвестной в Малом Вицыне марки; высадившиеся из нее люди прошли на усадьбу, подобрали валяющегося на разоренной клумбе опустившегося, обросшего хозяина, и увезли куда-то. Паранька пыталась искать — бесполезно. Он вернулся через пару недель в сопровождении тех же мужчин: трезвый, с сизо выбритым дряблым лицом, стальным отсветом в глазах. «Ступайте вон! — крикнул он выкатившейся из дома Параньке со всеми детьми и родней. — Убирайтесь, быстро!» Сожительница раскорячила руки с ногтями и понеслась на него, чтобы впиться в глаза и щеки. Один из сопровождающих шагнул ей навстречу, сделал какое-то движение — она брякнулась оземь и затихла. Вмиг осевшему, затрусившему ее гамузу было спокойно, внятно поведано, что Яков Вильгельмович прекращает отныне свои отношения с гражданкой Понькиной, продает дом и уезжает на жительство в республику Германия, вырученных средств ему хватит на какое-то время, а там — видно будет, во всяком случае, старику не дадут пропасть, и проживет он там свои отпущенные годы все равно дольше и лучше, нежели здесь, в Малом Вицыне, в компании разгульной Параньки. Самой потерпевшей, когда она очухалась, вручили тысячу рублей (дело-то было в девяностом году, великая сумма!) и условие: забыть вообще об этом доме, об этой усадьбе, они будут принадлежать теперь другому человеку.