Владимир Соколовский - Уникум Потеряева

Вот на закате еще одно лето Господне! Лезут репьи из огородного тына. Еще пахнут чистотел и полынь, хоть и ушло их время, скоро им засыхать; настанет царство мяты, царство ботвы на искуроченных человеком грядках. Впрочем, если пройти тропкою с самого раннего утра, когда воздух свеж, роса цепко холодит зелень — она бодрится изо всех сил, изображая стойкость и молодость… но нет, все равно не дождешься тех сладких запахов, от каких вздрагивали весною, еще недавно совсем, ноздри, и рождались разные мысли, настроения: иной раз ведь и черт знает, на что становишься способен, нанюхавшись того дурмана!

Валичка и Мелита, оба трусоватые по натуре, первыми выскочили из заколдованной низины: и лиса, и зырь, доведя их до пня, сразу исчезли, провалились (да так оно и было!), дальше путь лежал знакомой извилистой тропкою, проходящей через небольшое, забитое сорняками поле.

— Ну же, скорее, душа моя! — торопили они друг друга.

Бежать, бежать! И никогда больше не возвращаться в места, где обман на обмане. Где некому показать себя, гуляя вечером под ручку с любезным другом в изысканном туалете, и раскланиваясь со знакомыми с милою улыбкой. Прочь от тракторного гуда, навозных ляп на дороге, убогих натюрмортов сельской лавчонки!

Линия судьбы, однако, может казаться простою лишь мозгу невежды, глупого человека: ну что он, на самом деле, способен видеть и предвидеть, кроме той точки, на которой находится в данный конкретный момент?..

На окраине деревни, за крайними огородами, их встретила толпа, застывшая в торжественном молчании. Раздался гул, и народ двинулся навстречу им, крича «Ура!» Несколько голосов пели «Вставай, проклятьем заклейменный!», иные — «Боже, царя храни…».

Впереди надвигающейся народной массы резво поспешала, переваливаясь, Маша Португалка. Вровень с нею трясся на высоком стульчике старичок Пафнутьич, несомый четырьмя мужиками. Бежал сзади вприпрыжку батюшка с зажженным кадилом; вид у него был одновременно и радостный, и сконфуженный.

Метров за десять до обалдевшей парочки Марья Мокеевна Буздырина, она же Сантуш Оливейру, пала наземь и поползла вперед, бия поклоны. «Ай!» — вскрикнула Мелита. Валичка прижал ее к себе и мужественно вперил взгляд в пространство, подобно герою революционной эпопеи. После того, что стряслось в низине, его уже ничто не могло удивить, — только испугать. Но страх-то остался, и он думал тоскливо: «Неужто будут убивать?..».

— Батюшко-о!.. — басом возопила Португалка, приблизясь на коленях к его ногам, и лобызая концы пыльных кроссовок. — Матушко-о! — обняла дрожащие Мелитины ноги. — Родныя-а-а!..

Толпа запаленно дышала за нею, согнувшись в пояс.

— Робята-а! — гнусаво засвистел Пафнутьич. — На плошшадь их ташшы-ы! Пушшай, значит, опшэству присягу дают… ташшы-ы!!..

Все взревели; мигом Постников с Набуркиной очутилсь на головах невероятной толпы, несущей их по прибитой росою пыли, по склизким коровьим лепехам к избе сельской администрации.

— Что же это, душа моя?! — вскрикивала нотариус, кусая губы. — Это ужасно! Ведь я еще так молода!..

— Мужайся, душа моя! И будь готова ко всему!

Но вот достигли места; вознесенный на большое крыльцо бывшего сельсовета, Валичка немедленно усажен был в высокий стульчик деревенского мудреца, — самого деда выкинули из него столь нецеремонно, что он остался лежать без памяти возле угла.

Набуркиной принесли низкую табуреточку, и она тихо пристроилась обок с седалищем милого друга.

Старый механизатор Офоня Кривощеков оттер мощным плечом Марью Буздырину, и махнул рукою попу:

— Действуй, товарищ!

Тот подскочил, и забегал вокруг стула, размахивая кадилом и возвещая:

— Венчается на царствие раб Божий Валенти-ин!!..

Но вот он остановился, наступила мертвая тишина. Сиплым шепотом Валичка спросил у застывшего за спинкою священника:

— Чего дальше-то, говори!

— А я почем знаю! — поп тихо вздохнул. — Первый раз экая притча. Набежали ни свет, ни заря: заправляй кадило, одевайся для торжества! Или убирайся с прихода! А ведь у меня семья… Значит, так: поклонитесь троекратно, тут уж ошибки быть не должно. Спасибо, мо, народ честной. Ну а дальше — по обстоятельствам, сами ориентируйтесь.

Постников поднялся со стула и трижды поклонился.

— Спасибо, народ честной! — воскликнул он.

Оглушительный, восторженный рев был ему ответом. Люди падали на колени, тыкались лицом в землю, плакали навзрыд, размазывая слезы по чумазым физиономиям. А Португалка, приседая и махая руками, кричала с крыльца: