Роберт Уилсон - Компания чужаков

— Кто изнасиловал?

— Никто. Выдуманный персонаж. Человек, которого не существовало на самом деле. Сыграть эту роль было нетрудно. Я была в таком состоянии, так напугана, была прямо-таки невменяемой от ужаса, от всего, через что мне предстояло пройти.

— А Жоаким?

— Он уехал и не возвращался. Временно португальцы прислали на замену другого студента-медика. Я была в отчаянии, надо было действовать. Я рассказала отцу, что меня изнасиловали. Рухнула к его ногам и зарыдала. Буквально валялась на полу и рыдала, пока меня не вырвало. Отец вызвал полицию. Местное отделение возглавлял человек по фамилии Лонгмартин. Типичный такой «колонизатор», мускулистый коротышка с маленькими усиками, из тех, кто умеет внушать «низшим расам» страх Божий, а у самого загривок красный, как бы удар не хватил. Он явился к нам домой и записал мою до мелочей продуманную историю. Потом поговорил с отцом. Не знаю, о чем они говорили. Вероятно, отца спрашивали, не предпочтет ли он скрыть, что дочь была изнасилована, или же он требует открытого расследования. Не знаю. Знаю другое: с того момента, как я рассказала свою историю, все изменилось — непоправимо. Не помню, где я слышала… Отец Харпур сказал, или в книге прочла… Смысл в том, что ложь порождает другую ложь, как в семье дурная наследственность ведет ко все более тяжелым болезням и окончательной гибели.

Ветер пронесся по саду, клоня к земле деревья, сотрясая оконные стекла.

— Что сказал Жоаким, когда узнал об этом?

— Нечего было говорить. Все уже свершилось. Он терзался угрызениями совести из-за того, что он «сделал со мной». Как будто я тут была ни при чем. В жизни не видела, чтобы человек так терзался. Он был потрясен тем, что мне пришлось принять позор на себя, объявить публично, что я лишилась девственности. Он хотел полностью взять на себя ответственность, хотел пойти к моему отцу. Хотел поступить как должно.

— Господи боже… И он так и сделал?

— Ты еще главного не слышала.

Первые капли дождя ударили в окно. Запах воды, испарявшейся с раскаленного асфальта, наполнил комнату. Парусом надулись занавески, и мощным потоком чуть не прогнуло крышу.

— А случилось вот что. — Мать возвысила голос, перекрывая шум дождя. — Полиция схватила «виновника». Да, в те времена колониальное правосудие не мешкало. Ко мне пришли Лонгмартин и с ним два констебля, просили меня опознать подозреваемого. Прошло всего десять дней с тех пор, как на меня «напали». К тому времени я как-то справилась с паникой, но стоило отцу зайти ко мне в комнату и сказать, что я должна идти с Лонгмартином в тюрьму, как приступ начался снова. Конечно, отец вызвался ехать со мной, но Лонгмартин, хитрая лиса, для того и прихватил с собой двух констеблей, чтобы в машине не осталось лишнего места. Ему требовалось непременно увезти меня из дома одну, без защиты родителей. Он сел со мной рядом на заднее сиденье и по дороге объяснил, как это будет: передо мной выстроят в ряд шестерых мужчин, индийцев. Они будут стоять на свету позади противомоскитной сетки, а я останусь в темноте, так что я смогу хорошенько их разглядеть, а они меня — нет. Я кивала в такт его словам, и тут Лонгмартин сменил тон. Вместо простых и четких полицейских инструкций вдруг послышалось нечто совсем иное: приглушенные, неявные угрозы, не прямая речь, но намеки — то ближе к делу, то вновь отступая.

Хорошо, что им удалось найти преступника, говорил он. А то уж полиция начала сомневаться, как было дело, улик-то никаких не обнаружено. Информаторы ничего не могли сообщить, болтали только насчет студента из Гоа, который работал в миссии. Местные терпеть не могут индийцев из Гоа, католиков. Капитан повторял эту мысль на разные лады, пока ничтожные с виду намеки не превратились в непосильный груз, и к тому времени, как мы добрались до полицейского участка, я уже понимала, что полицейский разгадал мою игру. Вот почему, когда он шепнул мне в самое ухо: «Третий справа», я уже не сомневалась: прошла вдоль ряда из шести мужчин и уверенно указала пальцем на третьего с краю мужчину, на человека, которого никогда прежде не видела.

Лонгмартин был мной доволен, он тут же отвез меня домой, передал с рук на руки отцу и похвалил: «Ваша дочь — молодчина, мистер Эспиналл, отважная девушка. Посмотрела негодяю прямо в глаза и тут же указала на него. Хорошая работа». А я стояла рядом, обвисала тряпкой, ничтожное, бесхребетное создание, и каждая его похвала — я-то знала ей цену! — рвала мое сердце на куски. Мне казалось, даже отец различит сквозившую в голосе капитана иронию. Я легла в постель и лежала неподвижно на спине, видя сквозь сетчатый полог лицо того человека, а потом начала биться, извиваться на постели, как… как сейчас, пока из меня не вырезали чертову опухоль.