Грэм Грин - Почетный консул

– Тогда почему же?..

– Святой Павел ответил на этот вопрос: «Потому что не то делаю, что хочу, а что ненавижу, то делаю» [Послание Павла к Римлянам, 7:15]. Он знал все о темной стороне бога. Он был одним из тех, кто побил камнями первомученика Стефана.

– И, веря во все это, ты все еще называешь себя католиком?

– Да. Я называю себя католиком, что бы ни говорили епископы. И даже сам папа.

– Отец мой, ты меня пугаешь, – сказала Марта. – Ведь всего этого нет в катехизисе?

– В катехизисе этого нет, но катехизис – это еще не вера, Марта. Это нечто вроде графика движения. В том, что я говорил, нет ничего, что противоречило бы катехизису. Когда ты была ребенком, ты учила про Авраама и Исаака, и как Иаков обманул своего брата, и как был разрушен Содом, вроде той деревни в Андах в прошлом году. Когда бог – зло, он требует, чтобы и люди творили зло; он может создавать таких чудовищ, как Гитлер; он губит детей и города. Но когда-нибудь с нашей помощью он сумеет навсегда сорвать свою злую личину. Ведь злую личину иногда носили и святые, даже Павел. Господь связан с нами чем-то вроде общего кровообращения. Его здоровая кровь течет в наших жилах, а наша зараженная – в его. Ладно, знаю – я болен или сошел с ума. Но только так я могу верить в благодать божию.

– Куда проще вообще не верить в бога.

– Ты в этом уверен?

– Ну, может, иезуиты и заронили в меня микроб этой болезни, но я его выделил. И слежу, чтобы он не размножался.

– Я никогда еще не говорил таких вещей вслух… Не знаю, почему заговорил сейчас.

– Может, потому, что потерял надежду?

– Тед! – позвал из соседней комнаты голос, который доктор Пларр начинал ненавидеть. – Тед!

Доктор Пларр не двинулся с места.

– Твой больной, – напомнил отец Ривас.

– Я сделал для него все, что мог. И какой смысл чинить его лодыжку, если ты собираешься пустить ему пулю в лоб?

– Тед! – раздался снова тот же голос.

– Наверно, хочет меня спросить, какие витамины Клара должна давать его ребенку. Или когда его лучше отнять от груди. Его ребенку! Темная сторона господа бога, наверное, смеется до упаду. Я никогда не хотел ребенка. Если бы она позволила, я бы от него избавился.

– Говори потише, – сказал отец Ривас, – хоть ты и ревнуешь к этому бедняге.

– Ревную к Чарли Фортнуму? С чего это мне ревновать? – Он выкрикнул: – Ревновать из-за ребенка? Но ребенок-то мой. Ревновать его к жене? Но она ведь тоже моя. Пока я ее хочу.

– Ты ревнуешь, потому что он любит ее.

Пларр чувствовал, как на него смотрит Марта. Даже в молчании Акуино было осуждение.

– Опять эта любовь! Такого слова нет в моем словаре.

– Дай мне твою рубашку, отец, – сказала Марта. – Я хочу ее выстирать к мессе.

– Немножко грязи не помешает.

– Ты не снимал ее три недели, отец мой. Нехорошо идти к алтарю, если от тебя пахнет псиной.

– Здесь нет алтаря.

– Дай рубашку, отец мой.

Он послушно снял рубашку, синяя краска вылиняла от солнца и была в пятнах от пищи и известки множества стен.

– Делай как знаешь, – сказал священник. – А все-таки жалко попусту тратить воду. Она еще может напоследок понадобиться.

Стемнело так, что хоть глаз выколи, и негр зажег три свечи. Одну он понес в соседнюю комнату, но тут же вернулся с нею и погасил.

– Он спит, – сказал он.

Отец Ривас включил радио, и по комнате понеслись печальные звуки музыки гуарани – музыки народа, обреченного на гибель. Треск атмосферных помех был похож на ожесточенную пулеметную стрельбу. Наверху в горах по ту сторону реки к концу подходило лето, и отблески молний дрожали на стенах.

– Пабло, выставь наружу все ведра и кастрюли, – сказал отец Ривас.

Внезапно налетел ветер, зашелестел по жестяной крыше листьями авокадо, но тут же стих.

– Если не удастся убедить Марту, что богу не противно голое человеческое тело, придется служить мессу в мокрой рубашке, – сказал отец Ривас.

Вдруг с ними заговорил голос, словно кто-то стоял в самой хижине, рядом.

– Управление полиции уполномочило нас зачитать следующее сообщение. – Наступила пауза, диктор искал нужное место. Им даже было слышно, как шуршит бумага. – «Теперь известно, где банда похитителей держит пленного британского консула. Ее обнаружили в квартале бедноты, где…»

Дождь из Парагвая обрушился на крышу и заглушил слова диктора. Вбежала Марта, держа в руках мокрую тряпку – это была рубашка отца Риваса. Она закричала:

– Отец мой, что делать? Дождь…

– Тише, – сказал священник и усилил звук.