Даниэль Кельман: Критика

– Мой отец тоже посмотрел, неделю спустя. Я позвонил ему и спросил: «Ну как?» И он сказал… – тут сосед захихикал, – нет, лучше промолчу! – Откашлялся. – Пожалуйста, простите меня! У меня даже в мыслях не было вам мешать.

Вагенбах услышал шуршание бумаги, потом все стихло. Он приоткрыл глаза. Увидел в щелку носки собственных ботинок и пол самолета между ними и вдруг совершенно ясно представил себе, что под этим полом, внизу, ничего нет. Ничего. Пропасть глубиной в десять километров: только воздух, яркий свет и пустота. Вагенбаха охватила паника, и он невольно застонал. И потер виски.

– Вам нехорошо?

– Все… в порядке!

Вагенбах стал оглядываться по сторонам, высматривая стюардессу, он выпил бы сейчас чашечку кофе или чего покрепче. Но той нигде не было.

– Может, принести что-нибудь попить? У вас ужасный вид.

– Нет, – ответил Вагенбах, – все нормально.

– Или газету? У меня еще есть «Ньюсуик».

– Нет, спасибо.

Мужчина пожал плечами.

– Пожалуйста. Знаете, в последнем «Музыкальном часе»…

– «Угадай мелодию».

– …В «Угадай мелодию» вам тоже как будто нездоровилось. Жена еще сказала: «Ведь с ним ничего страшного не может случиться». И я заверил ее, мол, не беспокойся, с такими, как он, ничего не случается, но теперь, когда я вижу вас вот так совсем рядом, я начинаю волноваться!

Вагенбах огляделся по сторонам. Куда же подевалась стюардесса?

– А что, собственно, заставило вас связаться с этой передачей? Я имею в виду, актер такого ранга, как вы, в некотором роде вы ведь актер, не так ли, я имею в виду, в каком-то смысле, теоретически… Так что же? Деньги?

Вагенбах потер глаза. Теперь было трудно дышать. Он открыл рот, но голос не слушался. Самолет накренился. Вагенбах совершенно отчетливо ощутил: самолет накренился.

– Почему? Вам же хорошо платят. Слишком хорошо, или я ошибаюсь? Спрашивается, на кой черт это рвачество, за которое приходится расплачиваться своей репутацией, своей… Знаете ли, как вы смешны среди этих нелепых декораций?

– Девушка! – закричал Вагенбах.

Стюардесса остановилась.

– Чашечку кофе, пожалуйста!

– Мне очень жаль, но мы уже идем на посадку. Не положено.

– Я вас прошу, – сказал Вагенбах, – принесите мне чашку кофе!

– Сожалею, но такова инструкция.

– Да вы знаете, кто я, – воскликнул Вагенбах.

– Нет.

Стюардесса отвернулась и ушла.

– Сказали бы раньше, когда я вас спрашивал, тогда еще было время. Вы же пытаетесь произвести впечатление на стюардесс! Думаете, она смотрит «Угадай мелодию»? Думаете, кто-нибудь вообще ее смотрит? Я хочу сказать, эта передача и без вас сама по себе чудовищна!

Вагенбах сделал глубокий вдох.

– Я не потерплю, – закричал он (но вместо крика послышалось сдавленное хрипение), – оскорблений и…

– Простите! Вы совершенно правы! – сказал сосед и посмотрел на Вагенбаха, потом снял очки и сложил их. Вид у него теперь был весьма озабоченный. – Вы сидите в самолете, не хотите разговаривать, скверно себя чувствуете, и все потому, что я не являюсь вашим поклонником и позволяю себе… Простите меня!

– Ничего страшного!

– Нет, это страшно, это наглость с моей стороны, это…

– Прошу вас, – тихо сказал Вагенбах, – оставьте меня в покое!

Загорелась табличка «Не курить». Мимо пробежала стюардесса. Слишком быстро. Как будто что-то было не в порядке.

– Однажды вы мне понравились. Очень даже ничего. Для ваших возможностей, разумеется. Это было в «Мудром Натане» пять лет назад, когда вы играли Тамплиера. Эту роль даже… Хотите, я помогу вам с ремнем… даже вы не могли испортить.

Вагенбах нащупал ремень и застегнул. Он чувствовал, как снижается самолет; видел, как приближается игрушечный ландшафт за окном; как растут дома, принимая замысловатые очертания; шум моторов как будто усилился, совсем рядом мелькнул вертолет; самолет качнулся. От страха у него перехватило дыхание.

– Даже такой профан, бездарный, абсолютно бездарный профан, как вы, который…

Вагенбах наклонился вперед. Коснулся лбом спинки впереди стоящего кресла. Моторы заревели сильнее. Неужели падаем?

– …который даже свою роль выучить не в состоянии, даже пару предложений, ах, да что говорить… Бездарный как веник!

Вдруг снизу раздался удар, прямо по корпусу самолета, и Вагенбах почувствовал, что все кончено, кончено раз и навсегда.

– Да ко всему прочему еще и тупой, если уж простой текст не может выучить! Раньше, когда вас показывали, я всегда переключал на другую программу, а теперь нарочно включаю! Это так смешно! Так смешно!