Карлос Фуэнтес - Край безоблачной ясности

Высшее общество Мексики имеет в романе свое сценическое пространство — это салон старого распутника Бобо. Каких только человеческих экземпляров здесь не встретишь — юных и морщинистых куртизанок, принцесс крови и вчерашних плебеев, превратившихся в богачей, сутенеров и модных писателей, — словом, целый сонм хозяев жизни и их прихлебателей. С молодой беспощадностью взглянув на этот мир, писатель зорко подметил его убожество, его судорожную жажду копировать повадки более старой, опытной иностранной буржуазии. Есть какая-то обреченность, унылость в том, как разыгрываются словесные дуэли и любовные сцены, как повторяются одни и те же остроты и модные слова. В салоне Бобо у каждого своя роль, своя маска, здесь все играют в давно известную игру, без жара и трепета. Фуэнтес не жалеет сарказма, живописуя салон Бобо. В одном из первых своих интервью Фуэнтес сказал: «Они действительно карикатурны, и было бы ложью изображать их по-человечески… Да и может ли быть по-настоящему человечной едва дебютировавшая буржуазия?»

Вводя читателя в противоположный мир — мир обитателей бедняцких кварталов, писатель резко меняет свою манеру. Издевку сменяет сочувственная интонация, сатирическую карикатурность — разительная достоверность в изображении мира так называемого масеуалли (в ацтекской империи так именовали низший слой). Здесь царит неустроенность и нищета, которые гонят из дома молодых парней; вынужденные уходить на заработки в Соединенные Штаты они становятся брасерос. И вот возвращаются они с приборами, которые некуда девать, — в родном доме нет электричества, привозят исковерканные английские слова, которые смешивают с родной речью, привозят деньги, которые недолго спустить в кабаке. Юноши и подростки рано узнают горькую цену жизни. С детства предоставленные самим себе, они легко попадают в лапы уголовщины, становятся ее жертвами.

В мире масеуалли есть также свое историческое — революционное, — а не только сегодняшнее время. Память о нем всплывает на ежегодных сходках в доме старой доньи Серены, где собираются ветераны знаменитой Северной армии Панчо Вильи. В 1915 году все они вместе со своим вождем вошли в столицу и заняли президентский дворец. То была истинная кульминация крестьянской революции. Но у истории была своя логика, и бывшие ветераны доживают свой век в скудости и забвении. Им самим не дано постичь эту логику; их удел — бесконечные воспоминания о былых подвигах, которые наизусть знают даже их дети.

Констатируя широту охвата социальной жизни в романе «Край безоблачной ясности», заметим, что в нем нет такого существенного ее представителя, как индустриальный пролетариат.

В многослойном романе Фуэнтеса присутствует один особо важный пласт, который можно назвать интеллектуальным. Через все повествование проходят непрекращающиеся дискуссии о судьбах Мексики — не только о ее недавней истории, но и о ее исконных чертах и особенностях, предлагаются формулы, объясняющие ее удивительное своеобразие. Порой создается ощущение, что мексиканцы буквально заворожены этими спорами. Чтобы понять смысл столь настойчивых попыток постичь так называемую «мексиканскую сущность», напомним вкратце, какими обстоятельствами обусловлена реальная, неповторимая специфика историко-культурного формирования Мексики.

Как и другие нации Латинской Америки, мексиканская возникла в результате завоевания иберийскими колонизаторами коренного индейского населения Америки. Отсюда ведет начало процесс столкновения, а затем взаимодействия и взаимопроникновения разнородных начал — местного и привнесенного извне. Однако ни в одной из стран континента этот процесс не был столь интенсивным, и нигде он не привел к столь оригинальному и нерасторжимому синтезу двух этносов, двух культур, как в Мексике. В сознании, обычаях и нравах, психологии и в искусстве мексиканцев — везде находит свое выражение изначальная двуединость их происхождения, везде присутствует как первоисточник — индейское начало.

В XVI веке Мексика стала частью испанской империи. Иерархическая структура колониального общества, с его строгими расово-социальными перегородками, зиждилась на фундаменте унаследованных от ацтекской империи традиций авторитарно-теократической власти. В мексиканском обществе прочно слились все виды насилия (виоленсии) — и сохранившиеся от ацтекского прошлого и насаждавшиеся испанской колониальной властью. Эта система породила такое чисто мексиканское явление, как «касикизм». Касик (индейское слово, означающее вождь) — это сильная личность, подчиняющая своей власти округу и вершащая ее судьбы вне всяких государственных установлении. Жестокое самовластие касика, сопряженное с кровопролитием, — характернейший плод мексиканской виоленсии, и поныне неистребимой.