Карлос Фуэнтес - Край безоблачной ясности

— Тем лучше!

— Не смейся: она не узнает, какое я дерьмо; она, должно быть, искренне думает, что я выдающийся человек, потому что, написав десяток сценариев для боевиков, я обзавелся большим белым домом с садом, декорированным в стиле «Рокайль», с бассейном и со скульптурами Генри Мура, «ягуаром» и супругой с именем. Она наверняка так думает и чувствует себя вполне удовлетворенной. Но то, что составляет мое существо, осталось изолированным, как клочок земли, превратившийся в остров, и сколько я ни думаю об этом наедине с самим собой — потому что я уже ни с кем не могу говорить о таких вещах, мне этого не простили бы, — я никогда не узнаю, кто я и что со мной произошло. Посмотри, — Родриго отпустил руль и поднес руки к лицу Икски. — Это такие же руки, как у других…

— Не дури. Веди машину как следует.

— Посмотри на эту руку: она способна рукоблудничать, но способна и писать, действовать, обнимать женщину, играть, работать. А этой рукой я всегда только… ковырял в носу. Эта рука — ты это знаешь, я говорю это не для того, чтобы разжалобить тебя! — могла написать великую поэму, могла ласкать Норму Ларрагоити… посмотри на нее… она многое, многое могла. Моя мать думала, что эта самая рука может вытащить ее из той трясины, в которую ее засасывали бедность и культ мертвеца, и она могла это сделать. Но она даже не закрыла ей глаза: была слишком занята ковыряньем в носу. А могла.

Икска, выйдя из себя, прорычал:

— Замолчи. Противно. Чего ты заслужил, то и имеешь.

— Заслужил? Что это значит? Чего заслуживала моя мать: чтобы воскрес мой расстрелянный отец? Чего заслуживала Норма: чтобы ее любил неудачник по имени Родриго Пола? Мы все заслуживаем то, что имеем: моя мать свою тоску, Норма свою смерть, а я свое нытье.

За виадуком Нуэво-Леон машины набирали скорость. По сторонам мелькало все меньше огней, все больше садов.

— Ты не думаешь, что мои излияния к чему-то обязывают тебя? — улыбнулся Родриго.

— Я только твой слушатель, — ответил Икска.

— Да, так гораздо удобнее. Когда на все смотришь со стороны, чувствуешь себя единственным свободным человеком, не так ли? — Родриго расхохотался. — Дай-ка вспомнить: в первый раз мы встретились с тобой на подготовительном, когда ты заинтересовался группой Томаса Медианы; тебе было тогда лет восемнадцать, но ты уже выглядел так же, как сейчас. Во второй раз — во время студенческих стачек в защиту университетской автономии. Потом мы встречались в ту пору, когда ты был псевдоконфидентом Федерико Роблеса, вплоть до тысяча девятьсот пятьдесят первого. И вот теперь. Что ты делаешь теперь?

— Я не живу больше в этом городе, — ответил Икска. — Здесь я уже сделал то, что должен был сделать.

— Что? Кончилась возможность сосать Роблеса и Норму, и до свиданья? Прекрасная жизнь для праведника!

Икска все в той же позе — словно плюхнулся, как куль, да так и остался — сидел в своем углу. Без галстука, в черном двубортном пиджаке и старых серых брюках, он не отличался от любого прохожего с улицы.

— Все нашли свою судьбу. Даже я…

— Судьбу? А, ты много говорил о судьбе и о жертве. Ну-ну!

— Можно послужить жертвой, и не понимая этого, — послышался снова низкий голос Сьенфуэгоса. — Так умерла Норма.

— Да, расскажи мне об этом. Какое ты имел к этому отношение?

— Я? Никакого. Они несли в себе свою судьбу.

— О Роблесе больше ни слуху ни духу. Ты не знаешь, что с ним стало? Мне сказали, что он снова женился. — Родриго подумал о том, как он выглядит сейчас, когда ведет машину: ему хотелось, чтобы последнее впечатление, которое он оставит у Икски, было связано с уверенными и изящными движениями его рук и головы. Мимо промелькнуло несколько одноэтажных ресторанчиков и закусочных.

— Да, он женился. Живет на Севере; кажется, у него есть земля, и он выращивает хлопок. Если не ошибаюсь, в Коауиле. У него есть сын.

— Причина пожара так и не выяснилась?

— Нет. Роблес пришел в полицию и заявил, что пожар произошел по его вине. Что он несет ответственность за смерть Нормы. Но ему не поверили, отнесли его слова за счет нервного потрясения, тем более, что знали о его банкротстве.

— Кто сыграл с ним эту скверную штуку? Все-таки жалко беднягу. Говорят, все это подстроил Роберто Регулес, мой благородный школьный товарищ, Ну, а как ты?

У Сьенфуэгоса — он сам это почувствовал — по-старому заблестели глаза.

— Я?

— Да, ты. Иногда мне даже не верится, что ты ешь и спишь, — засмеялся Родриго.

Икска поставил ногу на правую ногу Родриго, слегка нажимавшую на акселератор.