Елена Артамонова - Исповедь Дракулы

Сучава осталась позади. Конь скакал очень быстро, но казалось, что он не приближает, а отдаляет конец пути. Я резко натянул поводья, остановился, спрыгнул на землю и зашагал по пыльной выжженной солнцем земле, направляясь к покрытым синеватой дымкой холмам на горизонте. Они напоминали лежавшие на земле грозовые облака – темные и тяжелые. Вокруг не было ни души. Люди тянулись к людям, чтобы вместе переживать общее горе, и здесь, за городской чертой, не осталось, наверное, никого, только орел парил в посеревшем, блеклом от зноя небе.

Прохладный ветерок ударил в лицо, растрепал волосы. Это было странно, необъяснимо, и душа затрепетала от предчувствия неведомого. В какой-то миг я увидел себя со стороны, – крошечную фигурку на фоне поблекшей, мертвой от зноя травы. Ветер яростно ударил в лицо, хотя вокруг не шевельнулось ни былинки. Краски стали ярче, трава заблестела изумрудом, небо – бирюзой. В небе вспыхнула звезда, она разгоралась все сильнее, затмила солнце, но я почему-то мог смотреть на этот неземной свет, не отводя глаз, зная, что сияние не ослепит меня. Испытывая благоговейный трепет, я опустился на колени в изумрудную траву, расцвеченную невиданной красоты цветами.

Звезда превратилась в столб белого огня, упершегося в землю. Свечение стало чуть слабее, и в потоке света можно было различить сверкающий крест… нет… меч, похожий на крест. Поднявшись с колен, я сделал несколько шагов по направлению к лучезарному клинку. Сделал, потому что чувствовал – это моя судьба.

– Возьми меч, Влад, и освободи святой град Константина!

Божественный глас звучал во мне, он пронизывал весь мир, он исходил отовсюду. Повинуясь воле Господа, я подошел к божественному мечу, взял за рукоять и попытался выдернуть из рыхлой, рассыпавшейся в прах земли. Попытался, но не смог. Святой меч оставался на своем месте, даже не шелохнулся. В душе всколыхнулись отчаянье и злость. Я должен был взять этот меч, но оказался слишком слаб, слишком ничтожен для великой миссии.

– Господи, что мне делать? Как поднять этот меч?!

Сияние померкло, божественное видение исчезло, однако свет остался в сердце, а вместе с ним и понимание сути явившегося мне откровения. Я не смог поднять карающий меч не потому, что это был чужой жребий, нет – Господь избрал меня, своего грешного раба, но для исполнения его священной воли мне следовало пройти весь путь до вершины власти, объединить вокруг себя множество людей и лишь затем повести их на великую битву.

Дубовые двери надежно заглушали звуки. Я не слышал стонов Лидии, но тишина и видимость спокойствия вгоняли в незаметную для постороннего глаза панику, когда под маской равнодушия сердце заходилось от дурных предчувствий. Память перенесла в детство, в тот роковой день, когда рожала мать Раду. Все мы, трое сыновей Влада Дракула – Мирча, я и Раду с нетерпением дожидались того дня, когда у нас появится маленький братишка или сестренка. Да только вместо новой жизни пришла смерть, забравшая и малышку, и саму Анну. Тогда я почувствовал себя сиротой. Эта женщина не была мне родной матерью, но она любила нас с Мирчей так же, как своего сына. Та безвременная смерть стала первой осознанной утратой в моей жизни. А ныне я боялся потерять Лидию.

Вспотевшая ладонь все сильнее сжимала кольцо, – мой первый подарок любимой женщине. Теперь, когда над ее жизнью нависла угроза, я горько сожалел о том, что уделял Лидии слишком мало внимания, не дарил красивых безделушек, не говорил ласковых слов… Ребенок, зачатый в первую ночь любви, по роковому стечению обстоятельств оказавшуюся ночью гибели Константинополя, мальчик, который должен был стать моим первенцем, так и не появился на свет. Вина за это несчастье частично лежала и на мне. После явившегося под Сучавой божественного видения я много времени стал проводить в разъездах, стремясь заручиться поддержкой влиятельных господ, и почти не обращал внимания на Лидию. О свадьбе речь больше не заходила. Бедняжка тяжело переживала происходящее, но у меня не нашлось даже мгновения, чтобы утешить ее. Я так был занят политикой, что даже не заметил беременности любимой женщины. Это мне стало известно лишь в начале осени пятьдесят третьего после того, как она потеряла ребенка. С той поры минул год, Лидия вновь забеременела, и вот пришел срок, когда на свет должен был появиться мой наследник.

По дому сновали незнакомые женщины – повитухи, знахарки. Их лица были озабочены и строги, – роды затянулись, над жизнью Лидии нависла опасность. За окном тихо кружились снежинки. Они напоминали белые цветы, что стали брачным ложем в ту первую, изменившую наши жизни ночь… Заснеженный двор за окном, пробежавшая по первому снегу собачонка… Покой, тишина. Мир жил обычной жизнью, и никому не было дела до того, что где-то страдала и боролась за свою жизнь и за жизнь ребенка женщина. Снежинки завораживали, околдовывали, навевали странное оцепенение, и я не сразу понял, что это обращаются ко мне, сообщая важную новость.