Елена Артамонова - Исповедь Дракулы

– Возможно, боялись, потому и молчали.

– Может быть, князь запугал своих подданных, но не дипломатов других стран, находящихся в Буде!

– Довольно, Николай! – на лице Пия появилось болезненное выражение, папе был неприятен этот разговор, он рассеивал очарование теплого вечера, бросал на грешную землю из райских кущ. – Конечно, как минимум, цифры преувеличены на порядок, возможно, здесь что-то надумано, но дыма без огня не бывает. Любой человек не безгрешен, наверняка, на совести этого Дракулы есть тяжелые грехи, за которые он и расплачивается. Но все уже кончено. Мне стоило немалых трудов с честью, не потеряв лицо, выйти из щекотливой ситуации, объясняя кардиналам, почему я поддерживал православного князя. Если продолжить расследование, будут всплывать все новые и новые сообщения подобного рода, и мне опять придется оправдываться. Зачем отмываться от нечистот, если легче не быть запятнанным? Пусть все останется, как есть. Дело замяли, не будем же к нему возвращаться. Возможно, все складывается к лучшему. В Дракуле мы видели человека, способного противостоять туркам, полагая, что только он может добыть победу, но, наверняка, кроме него найдутся и другие герои. Мы в любом случае организуем крестовый поход, – я говорил это и не изменю своего решения! Мы разобьем султана, и эта победа усилит влияние католической церкви, а если бы во главе армии крестоносцев стоял православный, мы бы оказались ни с чем! Крестовый поход состоится, и я сам поведу воинов Христовых в бой!

Кардинал молчал. Опустив глаза, он рассматривал чудесные розы, растворявшиеся в лиловых сумерках. А Пий, воодушевившись, начал говорить о новом крестовом походе, словно не беседовал с другом, а оттачивал свое несравненное красноречие на доверчивых слушателях. Потом он умолк. Дотронулся отекшей старческой рукой до прохладного полураскрытого бутона. Мысли были горьки, как яд. Пий размышлял о том, что он – римский папа, наместник Бога на Земле, был не властен над венгерским королем. Сколько раз Ватикан требовал от Матьяша защитить границу христианского мира, сражаясь с турками, но король всегда уходил от ответа. «Что я могу сделать с Матьяшем? Он игнорирует волю церкви, нарушает законы, но не воевать же с ним?! Даже если бы я приказал продолжить разбирательство, он бы сделал все по-своему. Нельзя отдавать приказ, если знаешь, что его не исполнят. Лучше сделать вид, будто ничего не заметил, лучше умыть руки. Я так и не сумел воспользоваться властью, которую получил. Может быть, действительно, не поэт, но воин должен возглавлять церковь? Нет, я смогу доказать, что и поэты могут с мечом в руках защищать церковь Христову! В самом деле, почему бы мне самому не возглавить крестовый поход? Конечно, тяготы его непомерны, но кто, как ни глава святой церкви, должен руководить борьбой против неверных? Решено, я лично возглавлю армию крестоносцев, чего бы мне это ни стоило!».

Поглощенный своими мыслями, Пий даже не заметил, что сильнее и сильнее сжимал в ладони розу, до тех пор, пока острые шипы царицы цветов не вонзились ему в ладонь. Это отвлекло от раздумий, но решение уже было принято, – Пий II вознамерился лично возглавить крестовый поход, к проведению которого призывал с первого дня своего восшествия на святой престол.

Его пребывание в опостылевшей Венгрии подходило к концу. Николаус Модрусса так и не сумел стать своим при венгерском дворе, а король все чаще проявлял почти незавуалированное недовольство его присутствием. Пора было уезжать. Формально Модрусса все еще занимал должность папского посланника, но редко бывал во дворце и уже подготовил дела для передачи своему преемнику.

Легат всегда старался избегать тайных встреч и переписки, а последнее время – особенно. Он понимал, как много вокруг шпионов его величества, догадывался, что каждый его шаг известен королю. Присутствие соглядатаев стало особенно заметно после сомнительной истории с валашским князем. Дело Дракулы предпочли замять, оставить все, как есть – князя в темнице, папские деньги в казне Матьяша, но молва не утихала. Король был неспокоен, чувствуя шаткость своей позиции, продолжал рассказывать нелепые истории о зверствах вассала, двор, чутко реагировавший на настроение монарха, поддержал его начинание, соревнуясь в выдумывании похождений «великого изверга», как теперь именовали Дракулу, особенно стараясь, когда Буду посещали иностранцы. Модрусса не сомневался, что он, как участник этой неблаговидной истории, попал в «черный список» короля и старался держаться так, чтобы постоянно демонстрировать свою лояльность. Записка, тайно переданная легату накануне его отъезда из королевства, настораживала, заставляя задуматься о провокации. Правильнее всего было сжечь клочок бумаги и навсегда забыть о нем, однако Модрусса чувствовал, что должен переговорить с автором записки. Здравый смысл и осторожность оказались отброшены в сторону, а сердце одержало верх над холодным рассудком. Епископ Далмации был опытным дипломатом, цинично смотревшим на мир и давно переставшим верить в человеческие добродетели, но все же пошел на эту встречу.