Елена Артамонова - Исповедь Дракулы

А вскоре я уже объезжал ряды своих солдат, построившихся на окраине лагеря. Остатки армии представляли собой плачевное зрелище – раненые, смертельно уставшие люди вовсе не походили на победителей. Однако с моим появлением они заметно приободрились, потемневшие лица вновь озарила надежда. Я сказал им то, что они хотели услышать: о великой победе, о мужестве и героизме, о наградах, ожидавших самых достойных из них. Но мою раскалывавшуюся от боли голову занимали совсем другие мысли. Объехав ряды победителей, я остановился перед не участвовавшим в сражении отрядом Галеса. Сам боярин исчез в неизвестном направлении, а его подчиненные смотрели на меня с плохо скрываемым страхом. И действительно, у них имелся повод для очень серьезных опасений…

– Да, мы победили, – негромко, но очень отчетливо, взвешивая каждое слово, заговорил я, – но наша победа оказалась неполной. Султан остался жив, он ушел от справедливого возмездия. Почему? Потому что в наши ряды затесались предатели! Они струсили, они нарушили приказ, так и не придя нам на помощь, когда мы больше всего в ней нуждались. Боярин Галес позорно бежал, но это вовсе не означает, что он ушел от возмездия. Он будет схвачен и казнен, казнен так, как казнят трусов и предателей. Но в том, что случилось, виноват не только Галес. Команду «к бою!» слышали все, но почему-то в отряде не нашлось человека, который бы возглавил воинов вместо трусливого мерзавца-командира! Почему? Я повторяю: почему?! Потому что вы все трусы, негодяи, предатели! Все! И вы заплатите за гибель товарищей, за кровь, которую мы пролили в бою, так и не дождавшись вашей помощи. Из-за вас мы проиграли! Из-за вас! Только из-за вас!

Я сам не заметил, как сорвался на крик. Зной был нестерпимым, косые солнечные лучи били прямо в глаза, ноздри наполняла вонь протухшей крови, которой был пропитан весь воздух. В бывшем отряде Галеса послышался ропот. Бунт мог вспыхнуть в любое мгновение, но я даже хотел этого. Если бы эти люди осмелились проявить неповиновение, я бы мог убить их всех, разрубить на части, разорвать в клочья, растоптать, уничтожить, обратить в прах…

– Все офицеры отряда боярина Галеса будут казнены, как предатели и трусы, нарушившие присягу, – отчаянным усилием воли справившись с приступом гнева, произнес я. – Приговор привести в исполнение немедленно!

Никто так и не воспротивился моему решению. Я едва держался на ногах, но, превозмогая слабость, остался наблюдать за казнью. Головы одна за другой падали в пожухлую траву, и новые ручейки крови влились в алый поток, захлестнувший Валахию…

Со времени ночной атаки минуло много дней. Убитые были оплаканы, раны затянулись, гнев и ярость от предательства Галеса, бежавшего в самую трудную минуту, притупились, но ясности в том, одержал ли я победу в страшном ночном сражении или окончательно проиграл, так и не прибавилось.

Итоги войны были таковы: потеряв около пятнадцати тысяч убитыми, султан бежал из окрестностей Тырговиште, двинув остатки своей армии на северо-восток, по направлению к дельте Дуная и границе Молдовы. Мехмед так и не сумел утвердить на валашском престоле Раду Красивого, и мой брат спешно отступал вместе с ним. Я был жив, возглавлял свою армию и по-прежнему оставался князем Валахии. Исходя из этих фактов, итоги ночного сражения в окрестностях столицы можно было назвать моей победой, ставшей началом изгнания захватчиков из княжества. Можно, если бы не одно «но» – валашское войско понесло страшные потери, люди были измотаны, доведены до предела, да я и сам едва держался в седле, изнемогая от усталости и головных болей, преследовавших меня после ранения. В такой ситуации продолжать боевые действия не представлялось возможным, однако обстоятельства вынуждали сражаться. Превозмогая собственное бессилие, надо было добить врага, добить любой ценой, пока он не оправился от первого удара.

25 июня я вступил в бой с арьергардом отступающей османской армии, но потерпел крупное поражение. В битве погибли или были захвачены в плен почти две тысячи человек. Их отрезанные головы на копьях поднесли султану, однако трофей не обрадовал «повелителя мира», продолжавшего стремительное отступление.

Бегство подразумевало преследование, и я словно привязанный шел за султаном, продолжая подгонять его ночными вылазками и партизанскими атаками. Османы двигались к Бузэу, и это представлялось закономерным – они обходили «выжженную землю», проходя по территориям, где можно было пополнить запасы продовольствия. Но они шли к молдавской границе, и такой маршрут вызывал серьезные опасения. Несколько раз я хотел остановиться, прервать преследование, но так и не решился сделать этого, опасаясь, что передышка позволит туркам перегруппироваться и двинуться в контрнаступление.