Павел Кочурин - Коммунист во Христе

— Оно и еще подан нам добрый знак, — вымолвил Старик Соколов. — Птица мирная о мире и вещает.

— За Гороховкой голуби водятся, — отозвался Дмитрий Данилович, — на бугор не за-плетают. Тут вороны хозяйничают. Как их мальчишки не зорят, а не улетают вот, что при-вороженные.

— И сами мы в приворжье живем, — проговорил Яков Филиппович. — Нити ведомой в руках наших и нет чтобы выйти из него… Чего бы вот билет-то партийный большевиков держать мне при себе. В душе своя вера, а на показ в осквернении живем. Одного ради, чтобы опосля правдой своей светиться, оставшись в живу. Ведь как сказано-то: "В начале было слово"… А слово-то во дело самим делателям и не выскажи. Так откуда быть в тебе началу без своего слова. Вот и мороку и, как слово сказать и оберечься в деле.

В комяге плыли молча. Когда пристали к берегу возле камня Шадровика, Яков Фи-липпович попридержал Дмитрия Даниловича. И как бы из осторожности оговорился, что не надо многим-то о том же вот затылоглазнике сказывать.

— Оно, коли Андрюха, художник приедет. С ним-то и можно потолковать. Ну а нам-то придется еще поговорить. Татаров бугор, он как бы наше мирство в нагляде… С комис-саром-то нашего отряда мы долгое время в переписке были. Он о многом меня и остерег, чего и теперь опасаться надо. Все ведь в самом начале было предречено нам провидени-ем. А мы вот, добру не веря, во зле остаемся.

Очеловеченье демиурга.

1

Андрей Семенович Поляков, художник, по многие годы приезжал на лето в свое Мохово. Жил в отчей, по его высказу, "пуповой избушке", сиротливо жавшейся к хозяй-скому дому Кориных. Приезда его на этот раз Дмитрий Данилович ожидал с особым не-терпением. После откровения Старика Соколова о Татаровом бугре, он ощутил в себе со-творительную силу. Слово ему о своем поле как бы и сказано. Но слово это не будет тво-рящим, если не обороть противодействий делу. Так просто воли тебе не дадут. Цепей сни-мать не хотят, только меняют. То удлиняют их, чтобы шаг твой в них был пошире, то опять укорачивают. Куда стражникам совсем-то без колодников. Да и сами колодники к цепям вот попривыкали, и обленились, ходя в них. Сказано вот, что святое губится нево-лей и ленью. Оттого и не может Русь на свою дорогу выйти, хотя она всем издавна видна. Это разговоры-пересмешки городской родни Кориных. Они и Дмитрием Даниловичем принимались. И душа его тревожилась за весь мирской люд.

Своими думами Дмитрию Даниловичу и хотелось поделиться с художником, това-рищем детства. Он, в отличие от него самого, да и от городской родни, вроде и повольней. Может и скажет, куда, к какому берегу, мутная река жизни их прибьет. И опять же, ни где-нибудь об этом поговорить, не за чашкой чая или стопкой при языкастых гостях, а на воле, на том же Татаровом бугре. Они мальчишками, как на погост, преодолевая страх, бегали туда на спор, но ночам.

На третий день после приезда художника, в Троицу, они и отправились за Шелек-шу на мотоцикле. Подошли к вековой, не в обхват, сосне, под которой сидели и со Стари-ком Соколовым. Вокруг было тихо, ни вылета черной птицы, ни бульканья лягушек в озерце. Природа чтила святой праздник, радовалась и держала тьму взаперти. Художник не вызывал у затаившегося тут черного духа опасения. Дмитрий Данилович поведал о своем задуме сотворить поле. Сказав "сотворить", укорил себя усмешливо и устыдился: "сотворитель". Это вот он, художник, может сотворить картину. Но сравнить хлебное поле с картиной сам Андрей Семенович пахаря и натолкнул. Как-то в рассуждениях с город-скими гостями о жизни, он высказал: "Великий творец истинной жизни — пахарь, крестья-нин. Подлинную картину нашего будущего ни кому-нибудь, а ему надлежит сотворить". И в голову Дмитрия Даниловича запало — "сотворитель". Хотя и раньше это слово произно-силось, но как-то вскользь, а тут уверовалось в это.

Хлебороб и художник молча, не торопясь, как красоту в музее, оглядели с бугра Нижнее и Верхнее поля. Вспомнились тут свои единоличные полоски. Вроде как о быв-шей собственности подумалось. Представили, какой будет простор без бугра. И верно что в насмешку над мужиками, во грех им, нечистая сила свила в этом уютном месте, себе кубло. Манит, завлекает и тут же пугает наваждениями. Андрей Семеныч не сдержался, воскликнул, размахнув руки крыльями:

— Ширь-то, какой простор будет… И впрямь картину рукотворную в лоно природы впишешь. Вечную, чудотворную, неподдающуюся тлению. Божественную. И будет она истинно свята… Где пахарь с плугом пройдет, и Божьи зерна в землю бросит, там черной силе воли нет.