Автор неизвестен - Журнал День и ночь

Так, Иван Кузьмич слегка расслабился и стал рассказывать о забавных случаях, происходивших в его дипломатической практике. Много лет он работал в советском посольстве в Дели (понятно стало происхождение пёстрой шали на плечах его жены), и мы с увлечением слушали его красочные описания экзотического быта. Все постепенно разговорились, загалдели. Нина, только прогнавшая очередного альфонса, беззастенчиво строила глазки Игорю, забыв о проповедуемой теории, что женщина должна только продаваться, а не спать за просто так. Томас залез на колени к бабушке и тщательно слюнявил концы её роскошной шали, Джулия демонстративно слушала громкую музыку в спальне, Тамара следила за столом, мужчины строили планы быстрого обогащения и решали, каким бизнесом стоит заняться — Иван Кузьмич был готов выделить зятю некоторую сумму для старта.

Софья Львовна раскапризничалась и требовала у мужа и квартиру в Манхеттене, и дачу в Поконо, не принимая доводов, что у них едва хватит средств на одно жилище.

За сладким компания окончательно рассиропилась, и её потянуло на воспоминания. Я, в основном помалкивавшая, вдруг захотела рассказать что- то страшно интересное и заговорщическим тоном начала:

— Однажды моя мамка.

Закончить не удалось. Расслабившийся и даже снявший галстук Иван Кузьмич вдруг рассвирепел. Вообще-то он голос не повышал, а показывал своё неудовольствие тоном или взглядом. А тут он закричал, теряя остатки самообладания,

— Что за выражение, Клава! Что за мамка, это не из русского языка! Извольте объясняться по-русски!

Я залепетала,

— Да, я из Белоруссии, и там это выражение вполне приемлемо, да и в сказках оно часто употребляется.

Иван Кузьмич не слушал. Он бушевал. За минуту я узнала, что я необразованная провинциалка, и такие, как я, позорят нацию и русский язык.

Тамара застыла с кофейником в руках, Николай бросился меня защищать. Сквозь слёзы я слышала его голос.

— Иван Кузьмич, это не принципиально. У неё образная, колоритная речь, в конце концов, если человек неправильно употребил слово или ударение, это совсем не говорит о его тупости или отсталости. Клава очень начитанная и образованная девушка, просто она выросла в другой языковой и культурной среде.

Впервые услышав от любителя афоризмов и красного словца Николая такую правильную и грамотную речь, я вдруг расплакалась. Было невмоготу сохранять лицо, когда тебя так откровенно незаслуженно презирали.

Рассвирепевший дипломатический работник забыл о дипломатии напрочь. Он кричал, что кругом хамы и деревенщина.

Я выскочила из-за стола, схватила сумку и бросилась вон. Вызвать лифт не пришло в голову. Завывая и заливаясь слезами, по ступеням с шестого этажа я побежала вниз, испугав какую-то чёрную бабу, которая жалостливо произнесла мне в спину:

— Do not cry, baby. (Не плачь, детка)

Уже во дворе меня догнал Игорь, обнял за плечи и повёл, всхлипывающую, в свою машину. Я плакала, положив голову на согнутые колени и обхватив их руками. В открытое окно врывался солёный ветер, звуки рэпа и заглядывали низко висящие звёзды. Игорь что-то примирительно бубнил, но я ещё больше заходилась в плаче. Тогда он обнял меня за плечи и притянул к себе.

Я расслабилась в кольце его сильных и горячих рук, но завыла ещё жалостливее. Это был мой первый американский плач, и странно было плакать от оскорбления, нанесённого русским человеком. Тем более было обидно получить его не от какого-нибудь быдла — я была достаточно закалена и не обижалась по пустякам, а от интеллигентного человека, каким определённо считала и себя. Иван Кузьмич своим презрением перечеркнул многое в оценке самой себя, это было как заглянуть в зеркало, ожидая увидеть там оживлённое симпатичное личико, а увидев беззубую противную морду.

Я понимала, и Игорь, гладя меня по спине и целуя в шею, безуспешно пытался объяснить, что в зеркале я видела не себя, а искажённый образ неадекватного Ивана Кузьмича, которому в глаз попал ледяной осколок злого зеркала Снежной Королевы, но это не помогало.

Иван Кузьмич оскорбил мою маму и бабушку, оскорбил моё тёплое уютное детство, в котором умершая уже бабушка напевно говорила, вынимая из печи противень с перапечками — так назывались вкуснющие пирожки, сладкие, пышные, с глянцевитой хрустящей корочкой,

— Скоро мамка твоя приедет. Как городской заделалась, так и стала маяться, а такая девка была — гарна да весёла! И ты, ворона городская, пошто всё в книжки глядишь? Давай вот, научу тебя корову доить, курей щупать, хлеб пячи…