Сергей Жигалов - Бродячие собаки

— В городе наблядовалась, довела мужа до алкогольства, — размахивала Вовкиной рубашонкой, сыпала жгучими словами-искрами. — Зенки бестыжие выдеру. Не шел, застреленной собакой в постель заманила, шалашовка гребаная!

— При детях-то хоть не ори. — Наталья прикрыла дверь в игровую комнату.

— Детей вспомнила. Чо ж ты не помнила, когда мужа мово на себя затаскивала? Свой под забором валяется, на чужих!.. У-уу-у, сука. Всю морду кислотой какой-нибудь сожгу!

— Я замуж по заявлению об изнасиловании не выходила, как ты!

И осеклась на полуслове Танчура. Крылья ноздрей опали, и дым валить из них перестал.

Похватала в горсть бельишко. Вовка беленьким столбиком стыл у своего шкафчика, моргал, прикрывал глазенки ладошками, будто от пыльного ветра.

Дома Танчура всю невысказанную ярость опрокинула на мужа. Венька в ответ слова не проронил. Молча надел куртку, шагнул к двери. Танчура загородила дорогу. По лицу слезы в три ручья.

— Не уходи. Не бросай меня, Вень, — ткнулась мужу в плечо. Заревела в голос. — Я жить без тебя не хочу. Слышишь? Трясла за рукав. — Ну что ты, как камень. Бросишь, так и знай, я чо-нибудь над собой сделаю. В петлю залезу, уксусу выпью… Мне страшно, Вень. Не уходи! — Мокрое лицо исказилось жалкой улыбкой. — Я все тебе прощу…

— Пусти, Тань, голубям посыплю.

Злость на соперницу, обиду на мужа Танчура невольно обратила на Найду. Когда она видела в окно, как егерь садился перед ней на корточки, теребил за уши, гладил, пошлепывал, все в ней внутри загоралось: «Он, небось, и с той сукой так, гладит, пошлепывает… Жалко, тогда до смерти не застрелил…»

Видела, как Вовка прячет в карман для Найды куски. Отнимала, подшлепывала. Парняга вцеплялся клещом в пирог:

— Она есть хочет. Я ей свою долю!..

Так Найда сделалась неким символом Танчуриных несчастий.

— У-у-у, змеюга. Чего уставилась? — замахивалась она на собаку, когда никого не было дома. — Вылупилась стеклянными зенками.

Оттого, что сука ее не боялась, Танчура ярилась еще жарче. Но в то же время испытывала к Найде невольное уважение. Случалось, выносила ей кости, обрезки мяса.

— На, жри.

Найда вскидывала на хозяйку желтоватые глаза, отворачивалась.

— Ну что он в тебе, твари такой, нашел? Что он над тобой так трусится? Ведь есть у него Ласка. Ласка, Ласкушечка моя. Не любит нас с тобой хозяин. — Ласка грызла кость, виляла хвостом: не любит ну и не больно надо. Костей бы таких с мозговой шнуровкой побольше кидал.

По недогляду огулялась Найда с кобелем-дворнягой. Принесла двух щенят-ублюдков, криволапых, широколапых. Тьфу. Но попробовал бы кто их обидеть, порвала бы обидчика в клочья. Найда часами с любовью вылизывала им мордочки, животы. Они сильно толкали своими мордочками ей в брюхо и сосали, сосали.

Беда к ним притопала по зеленой травке. От нее пахло навозом, скотской кровью и конским потом. Кособокий человечишко, скордыхая керзачами, вслед за Танчурой подошел к конуре, побросал щенков в сумку. Егерь в это время был на Урале в командировке.

Колюня Подкрылок нанялся пасти стадо коров. Зимой он сторожил свиноферму. По совместительству работал бойцом. Забивал скот, обснимал шкуры с павших коров и лошадей. Зиму-лето ходил в линялом, в клочья изодранном халате поверх фуфайки. Жена его, румяная бойкая молодайка, одного за другим принесла ему трех ребятишек. В разговоре о детях Подкрылок морщил керзовую морду, гундел в нос:

— Уж три года, как с Тамаркой не сплю, а она по инерции все рожая и рожая. Говорить станешь, облучая по голове сковородкой. — Хихикал, дергал крылом. — Отдай мне Найду на лето.

— Мне не жалко, забирай. Убежит она от тебя, — говорила Танчура. — Веня ее свояку отдавал за двести километров, она прибегала.

— Не убежит, — щурился Подкрылок. — Ты мне ее с кутятами отдай. А Вениамин из командировки приедет, я с ним договорюсь.

Приторочил сумку со щенками к седлу, и Найда, как привязанная, побежала за лошадью. В стаде она скоро смикитила, что от нее требуется.

Научилась заворачивать стадо от посевов. Гонять на водопой, в стойло. Коровы, как огня боялись Найду. Видно, чуяли волчью кровь. Да и рвала она в ярости уши, ноздри. Полуторников валила с ног. Вцепится зубами в хвост, упрется лапами, всеми четырьмя, а потом отпустит и глупое теля летит через голову.

В обед на стойле Подкрылок отвязывал от седла сомлевших в сумке щенят. Найда валилась набок, подставляла детенышам сосцы. Щенки вытягивали из матери все соки. При беге сосцы мотались как тряпошные. Голод заставлял Найду разрывать суслиные норы, учил скрадывать еще не вставших на крыло куропаток, стрепетов.