В полку остались лишь человек десять контрактников, продолжавших спать на газоне. У них забрали валявшиеся вещмешки с деньгами и по описи сдали дежурному по полку, чтобы утром вернуть целыми этим дебилам.
Ну, а на утро можно было наблюдать следующую картину: десятки всё ещё пьяных контрактников потянулись обратно в полк. С чугунными от тяжёлого похмелья рожами, облёванные и обосанные они тянулись грязными руками к своим бывшим командирам и просили денег, чтобы доехать до дома. Их обобрали именно по тем сценариям, которые описывал в своём выступлении командир полка. Было лишь одно изменение: крепкие парни отбирали не все деньги, а оставляли каждому по десять тысяч, чтобы те благополучно доехали до дома. Жалости к этим взрослым дебилам не было и денег в основном им никто не дал. А кто всё-таки сумел разжалобить своих офицеров и получил от них деньги, опять нажрались и бесформенными кучами снова валялись на газонах. Но до прихода второго эшелона большинство их постепенно рассосалось.
С контрактниками второго эшелона получилось тоже самое. Зорин вывел на общее построение оставшихся от первого эшелона контрабасов и те, размазывая слёзы и сопли по небритым щекам, с надрывом рассказали как их обобрали. На первый взгляд эти дикие рассказы и горестные вопли, произвели впечатление на прибывших. И те, скинувшись деньгами, послали нескольких ходоков в охотничьи магазины, которые закупили буквально сотню пневматических пистолетов. И к обеду пьяная толпа контрактников была вооружена пневматикой. Сначала они проверили действие пистолетов на бутылках, затем на пьяных добровольцах проверили как это – больно или не совсем больно…. А ещё через час на стадионе вспыхнула "перестрелка", что-то не поделивших между собой двух групп пьяной сволочи. Туда сразу же ринулась группа офицеров, которая разбила до десятка рож контрабасов, отобрали два десятка пистолетов и разогнала дерущихся.
А на следующее утро цепочка обобранных контрабасов опять потянулась в полк.
Наконец пришёл последний эшелон, которым прибыла моя артиллерия. Последующие два дня прошли в хлопотах по быстрому расчёту своих бойцов взвода управления начальника артиллерии и решения других вопросов связанных с артиллеристами. И как то так получилось, что я не смог толком попрощаться со своими подчинёнными. Но придя вечером домой я был растроган – на кухонном столе стоял бочонок с пивом, который занесли мои солдаты, уезжая домой.
Мира Вам и хорошей дороги…
После расчёта полка и перед прибытием нового пополнения образовалась пауза в несколько дней. И я решил съездить в Курган, тем более что звонил Степан Вершинин и сообщил – родители Сашки Шароборина ждут меня.
15 мая я сел на междугородний автобус и через пять часов вышел на автовокзале Кургана, где меня уже ждал Степан с незнакомцем.
– Товарищ подполковник, позвольте представить, отец Саши Шароборина – Андрей Вениаминович.
Мы пожали друг другу руки и перекинулись ничего не значавшими фразами, после чего Степан подвёл нас к новенькой "Волге".
– Вот, товарищ подполковник, купил на боевые…. И ещё деньги остались.
– Молодец, Степан. Только давай договоримся сразу. Теперь я для тебе Борис Геннадьевич… ты всё-таки уже гражданский человек.
Быстро промчались по улицам города и остановились во дворе пятиэтажного дома. Нас ждали: Ольга Аркадьевна – мама Саши и два его брата Владимир и Николай. После суеты знакомства мы сели вокруг стола в большой комнате. Пора было начинать.
– Ольга Аркадьевна, Андрей Вениаминович, Володя, Николай – то что случилось с вашим сыном и вашим братом могло случится с любым из нас. Мог погибнуть я, мог погибнуть ваш земляк Степан Вершинин. Мог погибнуть любой из других солдат – Евдокимов, Ахмеров, Бердюгин, Попов… Но погиб именно Саша. И в какой то степени к его гибели причастен и я. Это я его выбрал идти со мной в бой. Должен был идти Евдокимов, а выбрал я Сашку. И прежде чем начать рассказ как погиб ваш сын я хочу у вас попросить прощения.
Я встал из-за стола и огляделся: Николай и Владимир сидел рядком на диване и, зажав руки между колен, внимательно смотрели на меня. Ольга Аркадьевна чуть сгорбившись, положив руки на стол, смотрела мне прямо в глаза. Это были глаза матери которая пережила основную часть горя, когда ей сообщили о смерти сына и когда она его хоронила. Вроде бы выглядела спокойно, но за этим спокойствием чувствовалось огромное напряжение. Ей опять придётся пережить смерть сына и эта смерть останется с ней на всю оставшуюся жизнь. Андрей Вениаминович держался чуть свободнее – мужчины более скрытно и больше в себе переживают горе.
Читать дальше