Андрей Филимонов - Рецепты сотворения мира

Счастье было полным и глупым, как завсегдатай «Макдональдса». Лунная радуга и хорошая компания. Что еще нужно, чтобы остаться в вечности? Мы отлично провели вечность, нежась на белом грунте. Электра и Том рассказывали, как прекрасно быть мертвым, какая это гармония со вселенной, какое блаженное спокойствие охватывает, когда присоединяешься к большинству.

– И не нужно бриться, – подмигивал Том.

– Но как же, – спрашивал я. – Тихая радость дышать и жить? А любовь?

– Я не помню, – отвечала Электра. – Любовь была редкой гостьей на нашем пиру. Люба жила в Москве, приезжала редко, всегда была занята, потому что снималась в фильмах. Ей дали народную артистку, но это ее не радовало. Вечно в плохом настроении. Помнишь, какие открытки она присылала нам под конец?

– Я не помню, – отвечал Том. – Но у меня все под рукой. – Из чулана он достал коробку с надписью «Новогодние открытки» и начал читать:

«Галка, дорогие! Поздравляю, моя дорогая! Здоровья, радости и всего светлого! Если бы!?! Сколько можно писать и получать такое, что никак не сбудется. Привет Диме. Возили в Челябинск Инку. Постарела! Муж ее с тремя детьми оставил, женился на молодой и уже умер. Умер Тарковский во Франции. Галя, такая жизнь страшная, ни писать, ни говорить не хочется.

Так писал Коля. Я ни во что не верю. Только природа красива, и когда это замечаешь – обретаешь силы. А творения рук человеческих – диву даешься, думаешь – а есть смысл? Отснялась в телефильмах „Деревня моего детства“, „Возрождение“, „Жизнь Клима Самгина“ – „Анфимьевна. Верую в любовь“».

– Коля был талантливый мальчик, – вздохнула Электра. – Рано пересек черту. Ты не бойся – все люди делают это.

– Я ему сочувствую. Хотя стихи – ужасные.

Вот этого не следовало говорить. Они разозлились. Лопнули струны банджо, полоски радуги смешались в серо-бурую муть. Том, отбросив бандуру, воскликнул, горестно кривя рот:

– Плохие новости, детка. Мы опять на Земле. Это Лунные горы. Ты слышишь звуки?

– Да, милый. Волосы шевелятся на голове и под мышками. Ветер дальних странствий приносит с невольничьих рынков запах бараньей похлебки и бла-бла-бла людских наречий. Мы у истоков Нила. Кто виноват, что так получилось?

– Он! – Том указал на меня. – Землянин. Дослужился до генерала и оживляет мертвых.

– Ты уверен? Но ведь я носила его на руках, баюкала и не спала ночами.

– А могла бы кинуть в реку Москву. Риг де рол! Давай кинем его сейчас. В Нил. Как Моисея.

– Нет-нет-нет! – взмолилась Электра. – Я тебя очень прошу. Давай оставим ребеночка.

– Но разве можно оставить его таким? – нахмурился он. – Это непедагогично. Что делать?

– Я знаю-знаю! – закричала она. – Мы сыграем свадьбу.

Так решилась моя судьба. Они устроили совет да любовь, выбрали президиум и нижнюю палату. Во время голосования хихикали и долго спорили, кого отдать мне в жены: мальчика или девочку. Сошлись на том, что от девочек больше сансары. Том выступал за зелененькую. Электра хотела пухляшку, с вытекшими глазками. Прения шли на трех государственных языках зазеркалья. Наконец они договорились, упаковали мою радость в целлофан, обвязали лентой и усадили рядом со мной, во главе стола, уставленного яствами и питьем. В чашах пенилось заздравное занзибарское. На тарелках морщилось мясо. Ножка мамонта. Крылышко моли. Рыбий язык. Шея жирафа. Щеки волка. Защечные мешки обезьян Старого света. Килька в сперме кашалота. Ноздри зебры. Веки ленивца. Вымя ехидны. Свиное ухо. Бараньи глаза. Черный ворон, фаршированный белым лебедем. Половинки сердец, начиненных мозгами.

– Пировать – так с музыкой! – кричал Том, обнимая Электру, как гитару. – Что сидишь, женишок? Целую свою, пока целая!

Я медленно разворачивал обертку. Они исполняли быстрый народный танец. Было страшно, как в сказке. Лицо невесты было размыто тлением, не в фокусе. На руках, на груди что-то белое, как жирок в колбасе, подозрительно шевелилось. Я помню день, когда она выдавила прыщ. Жирный и толстый, с черной головкой. Думала, я не смотрю, и сама его рассматривала. Девочки любят уродство. Больных котят. Некрасивых подруг. Рыдать на похоронах. Целовать покойников. Мертвые губы к живым губам. Зачем они это делают? Представишь себя на их месте – и становится странно. Я, может быть, тоже хотел бы же мурир . Но это опасная работа. Раньше с ней справлялись поэты. Но их не осталось, ни одного. Все вымерли. Стоило так подумать – и пришло удушье. Паника. Беззащитность новорожденного с пуповиной на шее. Весь в материнском дерьме. Сознание выключилось, как трус. Думал, никогда не приду в себя.