Артур Чёрный - Мир всем вам

Но как велика низость людей! Как порой ненасытна человеческая душа!..

Прокурор обеими руками схватил эту взятку и словно провалился под землю. Взял эти деньги и испугался, что взял. Бросил отвечать на звонки, не являлся на встречи…А дело шло дальше. А следователь не знал, кто там купил прокурора и продолжал шить белыми нитками. В его-то карман никто не сыпал монет. Он и не получал на меня никаких указаний, кроме единственного: "Оставить пока на свободе". И потому старался, как мог… Но в дело уже вошел адвокат. Он легко вскрыл всю подноготную этой истории: лживые показания лживых свидетелей, присутствовавших при "кровавом избиении" малолетки, пропавший из медицинских документов алкоголь, все оскорбления, все подложные бумаги этого следствия — то, на что бы никогда не посмотрели в суде. Милиционер всегда "оборотень" — известная формула, которая была в ходу по месту моего дела. Но хорошо поработал мой адвокат, и на глазах посыпалось обвинение. Зашаталось, закачалось на тонких ногах. Но окончательно рухнуло только тогда, когда в дом к потерпевшему явились со своими "понятиями" "воры". Явились и спросили с отца, — закоренелого ветерана тюрьмы, — как он посмел отступить от "закона" и написать жалобу на сотрудника. И только тогда отец принес в прокуратуру явку с повинной, что по злому умыслу была подана клевета. А следователь гнал его оттуда вместе с явкой, и не желал закрывать дело. Он ведь почти исполнил свой "план" — раскрыл еще одного "оборотня в погонах" и защитил от меня государство…

Все это тянулось не месяц, не два. Эта история писалась полгода. Она высосала из меня квартиру, все деньги и веру в себя. Я получил такой удар, что до сих пор не верю, как тогда устоял на ногах. Сначала я хоть мог себя прокормить, у меня хоть было на что купить завтрак или обед. А потом кончилось всё. Настали дни, когда я выбирал на рынке, что поставить на стол: соль или крупу. И на сколько грамм отягчить ими весы. Но потом не стало и этого. У меня был лишь лед в холодильнике да пресная в кране вода. Я ходил в гости лишь для того, чтобы поесть или взять в долг. Но часто мне было стыдно просить и, если кто-то был недогадлив, я уходил, с чем пришел — с легкими, как воздух карманами да с прежним желудком нищего. Эти дни заново пересчитали моих друзей. И я не во всех разочаровался тогда. Спасибо, ребята! За помощь. За деньги, за миску еды, за то, что, зная масштабы моего горя, вы хотя бы не подходили с жалостью.

…И все же как-то нехорошо, как-то трагично закончилась эта история. "У тебя типичная судьба русского офицера, — при нашей последней встрече сказал мне депутат. — Фронт, где тебе не хватило пули, — тыл, где как бы ты не умел воевать, не устоял против низости и клеветы, — суд, где в зале только предатели и бездушные, и ни одного с винтовкой товарища, — изгнание, тюрьма или виселица, как единственное, что тебе перепало за многолетнюю службу… Тебе повезло лишь в одном — что ты ненормальный. Сумасшедший, которому не отвалишь богатств…Ты бы не устоял сегодня, когда бы три года назад просил у меня золото, а не Грозный.

Я все кишки вывернул из этого дела. Ты ведь не нужен был никому. Тебя просто по "плану" отправили из милиции в прокуратуру. Как зеков по этапу. Ты и был уже почти зеком. А еще и оказался не тупым постовым из крестьян, а кадровым офицером. Офицером, участником боевых действий… Какое громкое дело! Какой показательный, всем на зависть, процесс! Милиционер избил малолетку! Никто бы не знал, что ему полгода до восемнадцати. Каждый бы думал, что ты издевался над школьником, или терзал детский сад… Шоу хотели сделать, где были уже расписаны роли, где не хватало лишь одного клоуна в арестантском рубище, над которым смеялся бы зал… Типичная судьба русского офицера. Ничего больше, Артур", — уже навсегда прощался со мной депутат.

Что стало с отпущенным мной преступником, я не знаю. Мы рассчитались друг с другом за накопленные долги, и больше не связывались с милицией. Я уволился в том же году по собственному желанию. В последний день службы мне дали карточку-заместитель на пистолет. Можно было тут же его получить и, наконец, по собственным законам военного времени, постановить военную правду. Но если б оружие попало мне хоть месяц назад!..

Печально всё кончилось и для той стороны. Уже умер еще не старый отец, в розыске за какое-то дело, еще сохранившая молодость мать, и меняет нары на нары их брошенный сын. Мы разрушили семьи друг друга. Я не обрел собственной, а они не сохранили своей. Опера уголовного розыска — бывшие мои курсанты — сами без всякой подачи рассчитались за командира. Нет, мне не жаль никого по отдельности, но жаль этой семьи. Я давно не держу ни на кого из них зла. Ни на отца, что волком глядел на меня и по окончанию дела, ни на мать, что устраивала истерики у прокурора, ни на сына, с которого все началось…Я не держу ни на кого зла. Ни на кого, кроме следователя и прокурора. Но, даст Бог, настанет день, и мы встретимся с ними на узком пути, где можно будет по локти заляпать в крови рукава!..