Василий Белов - Час шестый

«Видно, убежал, — подумал Евграф. — Наверно, я его обидел. Подумал Кеша, что я селиться к ему пришел… Возьму пока топор, потом принесу».

В сенях Евграф снова тоскливым взглядом обвел родную поветь. На глаза попадались то молотило со сломанным чернем, то разорванная верша, то борона-суковатка. «Вон и портки мои висят, сохнут!» — Миронов плюнул.

… А ведь хорош топор-то, хоть и вытуплен! Любимец Евграфа и сама гордость, брошен к порогу как попало. Перевели в тупицу, хлещут, видать, и по каменью и по гвоздью… Дрова колют златоустовским-то… Топорище треснуто.

Украл, выходит, свой же струмент.

Ворота за Евграфом брякнули железной защелкой, кованной когда-то Гаврилом Насоновым. Живы ли Данило да Гаврило? Наверное, сгинули…

У Самоварихи вострого топора не бывало и до колхозов. Чтобы вытесать новое топорище, пошаркал Евграф по зазубринам сухим наждаком. Да что толку? Топор стал как пила…

Только вечером вместе с Иваном Нечаевым на мокром точиле выточили Самоварихинский топор. Затем Ванюхин и Кешин выточили. Или он свой, Кешин-то? Евграф считал себя похитителем, твердо решил вернуть Кеше златоустовский. Ванюха Нечаев усердно крутил точило, Евграф сидел на станке, держа жомок с топором. Палашка деревянной ложкой поливала точило водой. Когда выточили и Нечаев ушел домой, Евграф выбрал из поленницы сухое березовое полено. Острым Самоварихиным сделал новое топорще для топора, украденного у Кеши. Насадил. Расклинил. И побежал Евграф, не мешкая, плотничать за деревню, к заброшенной бобыльской избенке…

Солнце опять садилось. Сенокосные бабы пели, возвращаясь в деревню. Что пели, какую? Веселую пели, «Во кузнице». Вроде вплетается и Палашкин голос:

Евграф занял у Нечаева кой-какого матерьялу и плотничал в избенке всю короткую сенокосную ночь. К утру он перестелил пол в сенцах и навесил обе двери. Бегом отнес топор обратно Кеше. Кеша топора не принял. Может, спросонья?

— Бери, бери, Анфимович, себе, — замахал он руками. — У меня ишшо имеется!

Прошли у Евграфа еще один день и одна ночь. Утром и днем сенокос, ночью ремонт выморочной избушки. Благо ночи еще совсем белые. Подсобил Евграф и пиво пустить в ход для Васильевой свадьбы. Братаны Тони боялись пускать сами. Перестелил пол в избенке, навесил ворота и косы пробил Самоварихины! Марья веником выпахала мусор, убрала паутину с божницы и потолка. Палашка вымыла пыльные уцелевшие стекла. Сломанные где старой газетой заклеила, где заткнула сеном и тряпками. Лавки и древний посудник косарем выскоблила. Заткнула сеном и дыры в сенях. На очереди была печь.

Крыша текла как раз над печью, глина размокла, и печной свод обвалился, кожух тоже. Не было и кирпичной трубы. Кирпичи давно были растащены. Евграф отложил крышу на будущее, притащил от Клюшиных разобранную «свинью» для печного битья. Он старался не думать пока, где взять кирпич на трубу и кожух. Опока оказалась у Саввы Климова. У прогона, саженях в тридцати от избенки, Самоварихиной железной лопатой снимал Евграф дерн, чтобы таскать оттуда глину для будущей печи. За этим занятием и застала его прибежавшая с покоса Палашка.

Дело было глубокой ночью, скотина давно в хлевах, весь народ по домам. Шибаниха спала крепким полуночным сном. А она оглядела избу и защебетала утренней ласточкой:

— Ой, тятенька, будто Христов день! До чего в избе-то добро! И двери есть! Летом-то и без печи можно прожить. Спать будем на полуда на лавках, вон и ведро для воды. Дай-ко я за водицей-то сбегаю!

Схватила бобыльское ведро и на реку среди ночи. Ведро оказалось как решето, из каждой дырочки бил фонтанчик. Ничего Палашка не донесла, вся вода вылилась еще около бань.

Еле девку утихомирил…

— Так и будем решетом воду носить? — засмеялся Евграф поутру. — Мы с тобой как пошехонцы…

А Палашка не унывала. Притащила от Самоварихи пустой чугунок, поставила его в большую корзину и опять на реку. Бежит да приговаривает:

— Свой, свой чугунок, только корзина не наша. Свой, свой чугунок, только корзина чужая!..

Палашкину приговорку услыхала еще вострая на ухо Новожилиха. Старуха полола рассаду в своем огороде, а тропка к реке бежала рядом с грядками.

У реки Палашка мигом управилась. Новожилиха дождалась ее, остановила девку и поглядела в корзину. Покачала сивой головой, промокнула глаза платком и говорит: