Сэм Хайес - В осколках тумана

На этот раз Дэвида накажут. Его куртка валялась в нескольких ярдах. Все остальное меня не волновало. Это была моя месть. Мой шанс.

Я залезла в «лендровер» и уехала.

Дома, за амбаром, я сожгла одежду Грейс. Нож завернула в газету и спрятала под задним сиденьем. Машиной никто не пользуется.

Затем я вошла в дом, поднялась к себе, разделась, грязную одежду затолкала под кровать. Я пыталась заснуть, но сон не шел. Я лежала, разглядывая потолок. Ждала, когда закончится жизнь Дэвида, а вместе с ней и мои страдания. Я снова была нема, мое тело снова превратилось в немощную груду костей.

Джулия, я не хотела, чтобы она умерла. Но когда я увидела Дэвида и Грейс вместе, во мне все перевернулось. Я вдруг поверила, что смогу добиться справедливости. Если я раню ее так, как ранила себя тридцать лет назад, все увидят связь с той давней историей и твоего отца навсегда посадят в тюрьму. Нельзя дважды ускользнуть от правосудия.

Мне очень, очень жаль.

Я обдумываю его слова.

— Так почему ты сразу не заявил об этом полиции?

Карлайл качает головой:

— Неужели непонятно?

— Объясни, будь любезен.

— Я люблю Мэри. Я всегда ее любил. Если надо, я отвечу за нее. Я никогда бы не донес на нее в полицию. Она и так настрадалась.

— Любил, — спокойно замечаю я, однако он явно не понимает. — Ты любил Мэри Маршалл. Она мертва, Дэвид. Вчера вечером она наглоталась таблеток.

Невыносимо видеть, как боль оползнем стекает по его лицу. Он и вправду любил Мэри, пусть в ней и была какая-то странность, даже извращенность. Наверное, мне было бы так же больно, услышь я, что Джулии больше нет.

— Мэри… умерла?

Я киваю.

— А вместе с ней — ее секреты. Больше она никому их не расскажет. А ты надолго сядешь в тюрьму из-за того, что она сотворила.

Похоже, Мэри все-таки удалось отомстить. Ценой жизни юной девушки.

Карлайл опускается на стул, оседает, словно из него вынули позвоночник. Он молчит, и я понимаю, что тайны Мэри останутся тайнами.

Выйдя на улицу, глубоко-глубоко втягиваю морозный воздух. Быстро иду прочь от тюремных ворот, сажусь в машину и срываюсь с места. Скорее отсюда. По дороге в Или я останавливаюсь лишь раз. На мосту. Рву письмо Мэри в мелкие клочки и швыряю в Кем. Джулия никогда его не прочитает.

«Господи, Марри, — раздается в голове неодобрительный голос Мэри. — Что за бардак ты учинил со своей жизнью?» — Она грозит мне пальцем — как одному из своих воспитанников-несмышленышей.

«Самое время навести порядок», — отвечаю я, глядя, как белые обрывки медленно плывут в темной воде. Жду, пока последний исчезнет из виду, и тороплюсь. Домой.

Дверь распахивается, когда я еще иду по дорожке. Синие глаза на усталом лице кажутся огромными. Она кидается ко мне, и мы стоим на холоде, прижавшись друг к другу. Я рассказываю о Мэри. Руки Джулии обхватывают меня еще сильнее, пальцы впиваются в спину. Она молчит, лишь тихо постанывает, уткнувшись мне в грудь. Я целую ее волосы. Веду Джулию в дом. До самого вечера она не произносит ни слова.

А потом Джулия вспоминает мать. Минуту за минутой, день за днем. Как та бранила ее, когда веревочные качели оборвались и Джулия с размаху шлепнулась в грязь. Как они собирали яблоки, и Мэри стояла на верхней ступеньке стремянки, и на локте у нее висела большая корзина. Как зимой, когда за окном сгущалась холодная тьма, Мэри стояла у плиты в натопленной кухне и помешивала жаркое в огромной кастрюле. Как на нашу свадьбу она купила себе платье, а на следующий же день отнесла его в комиссионку. Как плакала на кухне, поникнув над грязными чашками, не зная, что дочь смотрит на нее в непритворенную дверь.

Джулия вспоминает и вспоминает, и воспоминания усмиряют боль.

— Так и думала, что найду тебя здесь.

Флорина ладошка в варежке хватается за мою руку. Алекс колотит по кусту палкой. Он не хотел подходить к реке, но я сказала ему, что это глупо. Марри молча смотрит на воду.

— Как же это случилось? — спрашиваю я. Мне весело.

— Она исчезла. Просто исчезла. — Марри в отчаянии хлопает себя по бедрам.

— Ну не совсем исчезла, — возражаю я. — Вон труба торчит, видишь, из воды высовывается верхушка дымохода. Да и крышу можно разглядеть. А вон и твой ботинок плывет!

Я смеюсь — впервые с тех пор, как умерла мама. Не могу удержаться. Она бы тоже посмеялась.

— «Алькатрас» утонул, — грустно произносит Марри, но я улавливаю в его голосе облегчение. — А ведь это мой дом.