Сэм Хайес - В осколках тумана

Карлайл залпом вливает в себя воду из стакана, который стоит между нами. Лицо у него мокро от пота, дыхание сбилось, как у человека, который не сидел все это время на стуле, а бежал по пересеченной местности.

— Потом я вернулся в дом. И вдруг услышал на улице голоса. Я снова вышел на крыльцо. Сразу за воротами рядом с Грейс кто-то стоял. Я двинулся по дорожке…

— Кто это был?

Я придумала какое-то дурацкое объяснение, почему не везу ее сразу домой. В ту ночь я вырвалась из своего ступора, даже немота отступила, но лишь чтобы накинуться на меня позже, спеленать меня, сковать уже навсегда. Она немного нервничала, но радовалась, что не бредет в темноте, коченея от холода. Я же размышляла, что произошло в доме Дэвида. Почему девушка так возбуждена? Воспоминания, которые, как мне казалось, я надежно замкнула внутри, посыпались наружу — свежие, как снег на полях.

И тогда я внезапно развернула машину и по собственному следу поехала назад к дому Дэвида. Девушка снова спросила, куда мы едем, но теперь я ничего не ответила. Потому что не знала. Я свернула на Грозовую дорогу, в сторону кургана, что, полагаю, надгробием припечатывает твои мысли.

На этом лугу мы всегда выгуливали собак, а деревенские мальчишки прятались на кургане, чтобы покурить, помнишь? Я остановила машину, но мотор не выключила. Я не могла допустить, чтобы машина заглохла. Я вылезла из машины и велела Грейс сделать то же самое. Она удивленно подчинилась, немного испуганная и в то же время обрадованная, что мы не вернулись к Дэвиду.

— Голос был женский. Затем затарахтел двигатель. Шумно так. Я побежал к машине, но она уже тронулась с места. Но у ворот есть фонарь, и я разглядел номер на машине. Необычный, такой легко запомнить, — то ли старый, то ли именной. Водителя я так и не увидел. Они уехали, и я…

Внезапно, стукнув в дверь, входит охранник. Карлайл осекается. Я киваю охраннику, и он выходит.

Я велела ей идти за мной. Безумная идея. Она снова надела туфли на этих нелепых каблуках, влезла в куртку Дэвида. Девушка сказала, что мать убьет ее. У нее было такое же живое лицо, какое когда-то было и у меня, — искреннее и скрытное одновременно.

Мы шли несколько минут. Она то и дело спотыкалась. Я предложила снять туфли. И она просто выбросила их. Она шла по обледеневшей траве. Ей вдруг стало весело. Она смеялась, хоть и дрожала от холода.

Помню, я все повторяла: «Не садись в лодку. Только не садись в лодку». Она спросила, что это значит. Но меня опять одолевали все эти непроговоренные слова, и я не ответила. Для того чтобы тебя поняли, нужны не слова.

Настроение у Грейс опять изменилось. Она заявила, что хочет домой. Теперь она выглядела очень испуганной. Лунное сияние ласкало ее нежные щеки, кожа была такой чистой, такой мраморной.

«Если ты хочешь все исправить, иди за мной, — сказала я. — Я знаю, что он с тобой сделал. Я тебе помогу. Ему не удастся опять уйти от наказания».

Я видела, что она меня не понимает, и все же девушка последовала за мной. Трудно сказать, возможно, она была немного пьяна. Ее бросало то в страх, то в веселье. Сомневаюсь, что она понимала, какие тридцать лет ждут ее впереди, если я ей не помогу сейчас.

«Я все знаю про тебя и Дэвида. Знаю, что он с тобой сделал».

«Да ничего он не сделал». — И она захихикала. Такая юная, такая наивная. И этот нервный смех. Она так хотела его защитить.

— А когда несколько дней спустя Джулия показывала мне Нортмир, я увидел в амбаре ту самую машину. — Карлайл встает и начинает расхаживать по комнате. — И понял, что в ту ночь с Грейс была Мэри. Это ее «лендровер» я видел у своего дома.

Наконец мы подошли к зарослям у кургана. Чуть выше открывался провал, который местная ребятня называет амфитеатром. Ты знаешь, о чем я, — о необычной дыре на верхушке холма. Грейс шагала быстро, должно быть, босые ноги у нее совсем замерзли. Она уже опережала меня на несколько шагов. На глаза мне попалась суковатая палка, уж не знаю, откуда она там взялась, больших деревьев ведь нет вокруг. Я подобрала ее и с размаху опустила Грейс на голову. Она упала как подкошенная. По белой траве разлетелись красные брызги. Тогда я приступила к делу. Грейс попыталась встать. Еще один удар — и она потеряла сознание. Я стащила с нее куртку и швырнула в темноту. Туда же отправилась остальная одежда. Я никак не могла остановиться. И все время повторяла, что это месть, месть, месть. Еще раз стукнула ее дубинкой. А потом достала нож — ты знаешь, тот, что всегда ношу в кармане, — и принялась наносить быстрые секущие удары. По ногам. А потом рассекла ей язык, неглубоко. В точности как когда-то. И ушла.