Вера почти ежедневно выслушивала разговоры о заходе и восходе солнца, и траектории его движения по небу относительно продаваемых квартир. Хозяева с воодушевлением рассказывали, как замечательно, что в квартире 'всегда солнечно и тепло' (если окна смотрели на юг) или 'в жару прохладно' (если на север). А еще лучше, когда 'и ни печет, и ни холодно' (если запад или восток). Когда окна выходили на разные стороны дома, то простор для сверки географических познаний участников разговора и их представлений о сторонах света открывался невообразимый. Но сейчас внимание покупателей переключилось на глубину стенного шкафа, из приоткрытой дверцы которого едва не вывалилась на пол груда вещей.
— Ой, не смотрите вы на эту свалку! — махнула в сторону шкафа хозяйка. — С прошлого года всё никак не разберем. Перед позапрошлогодним отъездом на дачу запихали под коленку. А потом как закрутились, так руки все и не доходят.
— Знаем, знаем! У самих — такая же картина, — покупатели понимающе заулыбались.
Вера расслабилась. Она так любила эти моменты взаимного принятия, когда покупатели и хозяева квартиры опознавали друг в друге похожих, 'своих'. При обмене репликами вдруг всплывал общий стиль жизни, сходные проблемы, родственные привычки. Момент 'узнавания' становился решающим эпизодом в просмотре, высекал неожиданно сильные эмоции у продавца и покупателей. Нередко именно он был признаком того, что квартира понравится.
— Ну, всё! — выдыхал довольный супруг улыбающейся супруге за порогом просмотренного жилища. — Квартирка — точно как у тёти Раи. Один в один. Даже шкаф в большой комнате такой же. Берем! Чего еще смотреть?
В этом случае ситуацию подогрело еще и то обстоятельство, что и дачные участки у хозяйки с покупателями оказались в соседних районах. Вера с тоской подумала о следующих претендентах, которые должны явиться через четверть часа. Смысла ждать их уже не было, раз предыдущие согласились. Но изменить ничего нельзя — люди издалека приедут.
Просмотр начался неприязненно. Риелторша кривилась и неодобрительно оглядывала обстановку, пытаясь 'сбить цену'. Показывала своим покупателям недостатки. А они хором глубокомысленно обсуждали: 'Да уж, потолок сильно запущен. И кафель пообсыпался. Да и лоджия не застеклена'. Но Вера-то видит, что Марь Иванну этим не проймешь. И все осуждающе-недовольные интонации покупателей разбиваются о ехидную улыбку хозяйки, тонко чувствующей — 'зацепились'. 'Ругайте-ругайте, я цену своей квартире знаю!' — всем своим видом демонстрировала Марь Иванна. В лифте с Верой тут же начинаются торги: 'Сбавьте — квартира требует ремонта'. Та в ответ берет тайм-аут, обещая поговорить с хозяйкой. Тонко намекает, что на квартиру уже есть другие покупатели. И всё, как водится, решают деньги.
Просмотр, намеченный в другом районе, отменился. Вера удовлетворенно выдохнула. Во-первых, хорошо, что успели предупредить по мобильнику, и ей не пришлось туда тащиться. А во-вторых, она теперь успеет заехать домой — Петьку покормить. Лично отварить ему свежие макароны или что-нибудь еще придумать взамен сгоревших котлет. Жаль только, что автобус плывёт слишком медленно, подолгу застаивается на перекрёстках. Уставившись в окно, Вера опять унеслась мыслями к разговору с Мариной.
Раньше ей казалось, что только непрерывный как нитка поток людей и машин объединяет разрозненные районы Москвы. Толпы людей в метро, в переходах, на улицах… Поток легковушек, автобусов, маршруток и грузовиков… Город-дорога, город-вокзал, город-стройка. Он разваливается и строится одновременно.
Метро, вокзалы, ларьки. Рынки, гаражи и помойки. По окраинам — километры грязно-серых панельных микрорайончиков. Ближе к Центру — оазисы внушительных сталинских саркофагов. Последние годы Москву усеяли небоскребы — конфетных расцветок, в тонированном стекле, зеркально отражающем окрестности. Современная версия сталинского ампира с призывной 'растяжкой': 'Продается'.
Незастроенные кусочки пространства усеяны обертками, битыми стеклами, какашками и сплющенными банками из-под пива. Возле каждой станции метро на тротуаре пестреет множество белых кружочков. Это — сплюнутые и втоптанные в асфальт ошметки жвачки. Со всех сторон одновременно надвигаются тучи торопящихся, тревожных, толкающих и не видящих друг друга граждан.
' — Как все это можно любить?' — часто спрашивала себя Вера.
Она чувствовала, что любит именно это — свой город, со всеми его помойками. Но сегодня к привычной смеси озлобленности и нежности прибавилось тупое отчаяние. Словно Марина своим решением вынесла приговор этому сумбурному и нелепому городу. И все, кто оставался в нём жить, делали это лишь по бедности, не позволяющей тронуться с места. Или, наоборот, потому что обросли здесь собственностью, которую жалко бросать. Вера даже не заметила, как провалилась в позорное самобичевание, в тоскливые мысли о чужом богатстве. С утра ей казалось, что подруга уезжает именно от неё. А сейчас вдруг дошло, что Марина убегает от всего, что сама она здесь любит, терпит и принимает как должное.
Читать дальше