Людмила Петрушевская - Спасибо! Посвящается тем, кто изменил наши жизни [сборник]

Заглянув в корзину, я не мог отвести глаз. Один из братцев, чуть крупнее остальных, приткнувшись к плетеному ребру, ухватил мой взгляд. Был он чуть рыжее и пушистее остальной компании. При этом излучал отменное спокойствие и даже маленько зевнул. Когда пасть его после сладкого зевка захлопнулась, он заметил меня. Нельзя сказать, что глаза его были безумно красивыми. Обычные золотые глаза. Но внутри них вилось и теплело что-то такое неизъяснимо доброе и мудрое, отчего невозможно оторваться, как от жаркой печки в морозный день. Как ни глупо это звучит. Золотые глаза излучающе осмотрели меня, словно прощупывая нутро: годится ли человечек. В мозгу моем, слегка ошалевшем, отчетливо прозвучало: «Матвей». Откуда взялось имя, я понятия не имел, но принял его как должное. Самое правильное имя, и спорить не о чем. А дальше случилось то, в чем я не уверен до сих пор: меня наградили улыбкой. Как будто приглашая и соглашаясь на все, что будет потом.

Мужчина интерес мой заметил, но ничем не старался подогреть. Ему был глубоко противен сам акт торговли живым товаром. Я подошел сам. Спросил, сколько он хочет вот за этого, рыжего. Лицо мужчины скривилось мучительной судорогой, и он сказал, что отдаст за сто десять рублей. Я спросил:

– Почему так дорого?

– Его мать умерла при родах, – ответил мужчина, – а колли моя, Инка, тут как раз ощенилась, ну и выкормила его вместе со своими.

Не умея торговаться, я бессильно и глупо повторил:

– Что так дорого?

– Дешевле не могу, – ответил продавец. – Он себя собакой считает. Добрый и честный. Только не лает… Да и не могу дешевле, жена приказала… Жадность ее душит, а мне деваться некуда, выгонит она нас с Инкой и щенками, куда я пойду, а так хоть отдам в хорошие руки… Вы не подумайте, кому ни попадя его не отдам… Нет, не отдам… А вам – отдам, вы вроде нормальный. А то психов развелось вокруг, собак убивают, шапки из них делают. Только дешевле не могу…

Я забыл, что в мире есть логика, правила, порядок, что время тяжелое, и вообще я приехал просто посмотреть, а не покупать. Все это испарилось из сознания. Я видел только золотые глаза, которые поглядывали на меня довольно нагло, как бы между делом изучения окрестностей.

Оставалось только одно: я вынул четыре фиолетовые бумажки и признался, что больше у меня нет. Копейки на трамвай – не в счет. Мужчина покосился на деньги, явил презрение к ним и согласился. Проданного можно было забирать из корзинки. Братья его с тревогой следили, куда забирают родственника. Приемная мать-колли изготовилась биться за приемыша, привстала на лапы. Хозяин одернул ее, хотя и сам был не рад. Кажется, проклинал себя за слабость и совершенное преступление.

Я взял из корзины пушистое теплое тело и прижал к себе. Меня окатила волна счастья и покоя, какую не купишь за все деньги мира. Это маленькое существо было лучше всех рублей, долларов, немецких марок и даже швейцарских франков. Пропади они пропадом, эти деньги, как-нибудь проживем, с голоду не помрем.

Рыжий комочек задрал на меня нос и еле заметно кивнул. Неужели читает мои мысли?

– У него есть имя? – спросил я.

– Зовите как хотите, мелкий еще, привыкнет, – сказал мужчина.

Этого было достаточно: я знал все, что мне было нужно.

В трамвае оказалось пусто. Я уселся на заднее сиденье. Вагон переваливался по рельсам, за окном тек серый, неумытый город. Покупка расположилась у меня на коленях. Отходя как от дурмана или гипноза, я потихоньку возвращался в сознание. Стал обдумывать, что натворил, и не находил себе прощения. В биографию я вписал множество глупостей, больших и малых, но эта, кажется, превосходила все мои достижения. Что-то совершенно невероятное. «Стук-турук-дурак-ты», – соглашался трамвай.

На остановке в вагон влезла милая старушка с обширным пакетом, села напротив. Того, кто мирно располагался у меня на коленях, она наградила вежливой улыбкой.

– Какой у вас котик симпатичный, – сказала она. – Молодой еще, но воспитанный, интеллигентный, настоящий ленинградский кот, это сразу видно… Большой молодец… Чудесный экземпляр.

Я хотел было предложить старушке обрести этот чудесный экземпляр хоть за пятьдесят рублей, хоть за четвертной, да хоть за десятку, но дальше мысли дело не пошло. Язык отказался шевельнуться. Пожилая дама была права: я учудил купить себе кота.

Я.

Себе.

Кота.

Зачем?!

Как это могло случиться? Что за наваждение? Уж не цыганским ли глазом приворожил хитрый мужик?