Однажды мы с матерью и братом пришли в квартиру. Везде горел электрический свет, и стоял странный запах, который трудно описать. Запах греха, я думаю.
В каждой из двух комнат сидели люди. Много людей, без обуви. Меня провели в просторный зал и посадили в центр круга. Две женщины — неопределенного возраста, мать и дочь, по-видимому — спросили мое имя. Потом — о болезни.
Они хотели многое узнать от меня, но я не был уверен, что лучше им отвечать, поэтому безобидно говорил, о чем вздумается.
Мои сны? — война
Игрушки? — солдатики, рыцари.
Мечта? — набор пограничников.
— Вы чувствуете? — обратилась та, что постарше, к дочери.
— Да.
— Как будто кто-то стоит за ним.
— Да…
— Ходит за ним.
Круг согласно кивнул, а дочерь повторила:
— Да-да.
Я испугался.
Первые дни, оставшись один в темной комнате, я оборачивался, ища его. Кто он ? Со временем я решил эту задачу. Диабет. Они не избавили меня от него, и никто не избавит. Мне совестно только, что я так узнал об этом.
* * *
Ночь. Я читаю «Анну Каренину» в пустующей комнате санаторного номера. Грозный удар в дверь, потом ещё один.
— Иди посмотри, Чобрек обоссался. Весь этаж провонял.
Это — Кирик, мой знакомый. Рядом с ним Леха, огромный парень, неповоротливый и угловатый. Кличка — Медведь. Или просто Медь. А ещё у него дальнозоркость. Вблизи он фактически не видит.
Кирик и Медь, ухмыляясь, смотрят на меня. Я прижимаю указательный палец к губам и показываю на соседнюю комнату, где спит Андрюха, мой сосед.
— И что?
— Как что? Спать невозможно, — захлебываясь, говорит Кирик, а Медь опускает глаза, — вонизм знаешь какой?!
— Да ладно? — Андрюха трет глаза и выглядывает из темной дыры комнаты.
— А ты думал!
Спустя минуту мы стоим в их номере. Запах мочи действительно застил весь коридор. Балкон открыт. Там сидит Чобрек (почему его так звали, не знаю, наверное, из-за национальности) и весь трясется. Сверху на нем накинута белая простыня. Римский патриций. Чобрек плачет.
То, что он пережил в эту ночь, год назад я также боялся пережить. У страха есть имя.
Энурез.
Говорят, он бывает не только у диабетиков, но я встречал его только у них. Для меня — это грань диабета, его темная сторона.
Чобрек плачет и смотрит на пустой двор санатория.
Энурез — оранжевые клеенки по ночам, ругань родителей, водолечение и страх, что обо всем узнают.
Я обнимаю Чобрека, потом сжимаю его руку. И рассказываю о себе. У меня тоже был энурез, год назад он прошел. Это проходит, брат. Запах выветрился на следующий день. Чобрека поселили в другой корпус. Он очень любил вареные яйца, и за завтраком я отдал ему свои.
Ещё через два дня он уехал. С матерью.
Я видел, как они садились в автобус. Чобрек тащил свои вещи, а мать, маленькая, сутуловатая женщина с бледным восковым лицом, шла впереди и ничего не говорила. Они сели где-то с краю, и желтая механическая коробка унесла их отсюда навсегда.
* * *
Жизнь с диабетом — это не подвиг. Не героизм. Привыкнуть к нему легко.
Бывают моменты, когда диабет отпускает тебя. Запускает высоко в небо, как воздушного змея. Ты летишь свободно. Внизу все такое маленькое, неважное.
Это диабет двадцатилетнего. Как там у других, не знаю. Но мне кажется, что диабет стареет вместе с тобой.
С возрастом брюзжит и кашляет сильнее. Когда-нибудь я узнаю об этом.
* * *
Я разглядываю себя в зеркало. Я в ванной и голый.
«Ванная — это то место…» и так далее по тексту Науменко.
Я худ и невысок. Мои ладони маленькие со слегка выпирающими венами на тыльной стороне. Мои трицепсы кажутся развитыми, но нет. Если присмотреться, то вы увидите небольшие кровоподтеки. На левой руке в особенности, потому что в правую колоть неудобно.
На груди появляются черные островки волос. Мне так это не нравится, но деваться некуда. Около левого соска — родинка, а ниже, на животе, красуется синяк и алые точки. Много-много точек. И шишки липодистрофий по обе стороны пупка. На ляжках тоже точки. Уколы. Пять в день. Внизу волосатые голени. У меня мощные икры: я люблю футбол. Каждый диабетик должен заниматься спортом, это мое убеждение.
Сначала для меня было дзюдо. Я дорос до первого юношеского разряда или, по-простому, до зеленого пояса. Я отдал ему 8 лет. И я знал, что когда-нибудь с дзюдо придется закончить. Это произошло в 16 лет. Тогда любительский спорт постепенно уступает место профессиональному, а стать спортсменом я не мог и не смогу, наверное. Диабет.
Читать дальше