Да, тут хорошо, и алы располагаемся на ветвях. Дует теплый ночной ветерок. Слышно, как в траве стрекочут насекомые. Небо черное, видны все звезды.
Теперь, когда мы прилетели, можно поспать, а днем мы разделимся и отправимся в поля, найдем другие деревья, деревьев тут много, и у каждого будет свое. Теперь не страшны ни холод, ни голод. Здесь жаркое солнце и свежайшая вода.
Здесь много птиц, с которыми мы сможем подружиться: попугаи, дрозды, совсем маленькие птахи с пятнами каштанового цвета, большие белые птицы с длинными тонкими лапами, которые охотятся на змей. С приходом ночи мы вместе с ними поднимаемся в воздух, кружась в бездонном светлом небе над деревьями.
Ночью появляются другие птицы, которые кричат низкими голосами, и летучие мыши, летающие зигзагом.
В Малакале мы остаемся надолго, а когда кончается еда, отправляемся на восток, к морю. Там, похоже, еще жарче, и люди в больших городах живут в красных кирпичных домах с оцинкованными крышами. Хорошо лететь вот так, куда захочется, по жарким странам.
Осторожно! Приближается буря! Видите, на горизонте черные тучи и молнии!
Надо укрыться в лесу, иначе ветер унесет нас и мы погибнем.
Начался дождь, но не такой мелкий и холодный, как в северных странах, — с неба падают теплые крупные капли. Прижимаемся друг к другу в листве деревьев и ждем, когда это кончится. Затем мы все вместе щебечем, радуясь дождю.
Ура! Ура!
Фью! Фью! Фью!
[158]
Так в полусонном состоянии мы и кричали, прижавшись друг к другу, в своем укреплении на крыше.
К концу ночи мы все стали заправскими птицами. Мы узнали, что наступает утро, по шуму лифта. Тогда мы выбрались на крышу с телевизионными антеннами посмотреть на восход солнца. На востоке над морем небо слегка покраснело, и дома были цвета паутины. Мы так устали, что не было больше сил говорить. Мы лишь глядели, моргая, перед собой и дрожали на холодном ветру. Впереди простиралось море, плоское, без волн, тоже пепельного цвета, цвета пыли. Медленно обозначился багрово-красный солнечный диск. Странно было видеть, как солнце вот так, с усилием, поднимается над горизонтом, рассеивая мрак. Когда солнце уже наполовину показалось, все увидели нечто вроде серой тучи, плывущей над площадью в центре города. Это птицы поднялись высоко в небо и, несколько секунд с громкими криками покружившись над площадью, направились в сторону моря и исчезли из виду.
[159-163]
[164]
Возникнув над морем, ветер устремляется к городу; он дует с силой и с огромной скоростью несется по улицам, сметая все на своем пути. Его зовут мистраль, зюйд-вест, норт, сирокко, науна. Иногда при больших скоплениях, когда нагромождается слишком много слов, распоряжений, мыслей, у нас сжимается горло, и тут надо, чтобы что-нибудь случилось. После многодневной, слишком длинной череды шумов, страшного гнетущего покоя, не позволяющего вздохнуть, после чрезмерного обилия красок, автомобильных кузовов, хромированных деталей и колес, после переизбытка вибраций и малых круговых движений, образующих кратеры, — после всего этого с моря доносится великий зов, будто тихо раскрываются в небе две большие стеклянные двери и пропускают поток воздуха, который устремляется по коридорам и движется, движется.
То, что движется, не способно думать. Думает только сидящий, и мысли суть серые пылинки, которые цепляются к чему попало. Они оседают копотью, затемняют воздух, пачкают волосы.
К счастью, поднимается ветер и все сметает с дороги. Мы беспрестанно бежим по улицам, мы хотим двигаться как можно быстрее, свободно, подобно шарам, и чтобы ничто нашего движения не тормозило, не замедляло. Люди никак не возьмут это в толк. Когда ветер поднимается, мы шлифуем стены и придаем им старинный вид. У ветра большая сила. Он приходит из-за моря, дни и ночи он мчался без устали, чтобы до нас добраться. Его мы и ждали, сидя на скамьях у моря и молча обозревая дали. Все так давило, такой стоял шум. Нам хотелось быть большими, как горы, и призывать ветер в свои расщелины.
Читать дальше