Глен Хиршберг - Дети Снеговика

У нас оставалась всего минута, а то и меньше, до того как мать начнет кричать, чтобы мы возвращались, но внешний мир, казалось, лежал где-то за миллион миль отсюда. Сарай окутывал нас своими запахами, своей прохладой и какой-то чердачной стариной.

Я не мог оторвать глаз от колеса, короткими рывками проталкивающегося вперед и вперед в своем бесконечном круговом вращении. Сзади раздался голос Брента:

– Мы здесь больше не живем. И все благодаря тебе.

Я слышал, как он спустился вниз и направился к выходу, но не оглянулся. Мое внимание привлекла верхняя лопасть колеса.

– О боже! – пробормотал я, вскинув руку, словно приказывая колесу остановиться.

Но оно не остановилось. Оно продолжало вращаться, и заинтересовавшая меня лопасть ушла вниз.

– Я жду, Мэтти! – крикнул Брент снаружи как раз в тот момент, когда я повалился на перила с одной лишь мыслью в голове: «Нет, ну надо же, какой идиотизм!» Сотни, а может, и тысячи детей стояли на этом мосту. И как это никто из нас не вспомнил?

– Черт, черт, черт! – твердил я, стараясь удержать равновесие, когда в ладони мне впились осколки и ржавые гвозди ободрали кожу. Я почувствовал, как по пальцам потекла кровь, а по щекам – слезы. Я вспомнил Терезин безумный взгляд тогда, на Сидровом озере, когда она закашлялась и очнулась, и понял, что она снова далеко.

Я уселся на пешеходную дорожку, которая, казалось, ходила подо мной ходуном, как веревочный мост.

– Ладно, хорошо, можешь там и оставаться! – прокричал Брент, и я залился слезами.

«Привет, мои гномы!» Вот что сказала Тереза. «Красная половинка тебе, белая мне». Я как сейчас слышал голос мисс Галерн – густой и тягучий из-за ее бельгийского акцента, как будто язык у нее был весь в меду, – прочитавшей нам эти фразы во втором классе в День сказки, когда мы сидели, развалившись на красных подушках. Джон. Джейми Керфлэк. Гаррет. Тереза. Я. Только в Терезиной «Белоснежке» девочка идет к колдунье, зная, что яблоко отравлено, зная, что она умрет, и все же надкусывает его. Яблоко. Здесь. Она вычислила, что он будет здесь. Пыталась нас предупредить. Чтобы мы могли пойти за ней следом и спасти ее – или просто чтобы мы знали, что она знает? Значит, она пришла сюда, нашла Снеговика и, отказавшись от снотворного, смотрела на него, пока он ее убивал.

Или же она пришла одна и спряталась здесь, без Снеговика, без Джеймса Море – может, она даже не знала о Джеймсе Море, мелькнуло в голове, – а в ночь перед Днем очистки пришла пешком на Сидровое озеро, вышла на лед и легла замерзать.

Или же…

На верхушке колеса снова появилась знакомая планка с зубчатым передним краем и покоробленная снизу. Сквозь слезы я смотрел, как она накреняется ко мне и медленно поворачивается, пока наконец не увидел то, что, как я уже знал, было на ней вырезано. Неровное сердце. А в центре – заляпанные яблочной мякотью, но ясно различимые имена: Ричард, Грейс.

У меня вырвался стон, больше похожий на вой, который, казалось, тонкими дождевыми струйками стекал по лопастям и замирал, упираясь в пол. Последнее, что она видела. Если она действительно была здесь. Или последнее, что ей запомнилось. Или просто случайные обрывки информации, мириады которых были рассыпаны по ее мозгу как звезды – слишком яркие на фоне заполнявшей ее пустоты.

Внезапно меня оглушила тишина этого места. Интересно, он всех их убивал? Может, он все еще тут? Я почувствовал, что не могу обернуться. Гул мотора у меня в ушах стал складываться в слова – непонятные, но слова, а за моей спиной по стене спускался Снеговик – мокрый красный паук.

Хлопнувшись на живот, я нырнул в лаз и вскрикнул от боли: в щеку мне впился осколок дерева, под самым глазом. Я быстро вытащил ноги и остался лежать лицом в снегу, сотрясаясь от рыданий; сердце колотилось, как отбойный молоток. Ничего, подумал я. А когда посмотрел назад, то вообще ничего не увидел.

– Какого… – начал Брент, и я поднял голову.

– Позови маму.

– Шизанутый! – заорал Брент, вид у него был разъяренный и перепуганный.

Я потрогал щеку – пальцы скользнули по липкому месиву снега, крови и слез.

– Позови маму.

– Ты весь в крови…

– Позови маму, позови маму, позови маму!

Брент убежал, а я с трудом перешел в сидячее положение и отодвинулся подальше от мельницы, не спуская глаз с дыры на тот случай, если вдруг оттуда кто-нибудь выползет, хотя прекрасно знал, что на мельнице никого нет. Сердце билось так сильно, что я чувствовал его пульсацию в горле и даже на нёбе. А что я ей скажу, подумалось мне. Что я знаю? Ничего, ничего, ничего. Почти ничего.