Глен Хиршберг - Дети Снеговика

На следующий день утренняя газета вовсю трубила о поисках Ричарда Грейса. Его имя пересекало первую полосу по диагонали, словно лента победительницы конкурса красоты. Под этой «лентой» красовался знакомый портрет Снеговика, увеличенный до размера газетной страницы. Свернув газету, я хлопнул ею по кухонному столу и пошел в свою комнату.

Отец целый день слушал свое наконец заработавшее стерео и укладывал пластинки в коробки. Мать возилась в спальне, двигая вещи, но я к ней даже не зашел. Поели мы только после «Специального выпуска», да и то лишь потому, что Брент завалился в комнату к родителям и вытащил мать на кухню, чтобы она приготовила ужин. Ричарда Грейса так и не нашли, но массированная полицейская облава продолжалась.

Я все ждал, когда меня повезут навестить Терезу и разрешат позвонить Спенсеру, но, сколько я ни просил, родители отказывали без объяснений, и поздним вечером я остро ощутил реальность скорого отъезда из Детройта. Я не мог уехать. Я прирос к этому месту. Решение уехать, бросив всех этих людей, которым я причинил столько горя, казалось мне гораздо большим предательством, чем все, что я сделал до этого. Спрыгнув с постели, я прямо в пижаме помчался в комнату к родителям. Они не спали. Мать читала какую-то книжку или, по крайней мере, держала ее перед глазами. Отец тупо пялился в стену.

– Нам нельзя уезжать, – сказал я.

– Можно, – прошипел отец.

Мать схватила его за руку, и они прижались друг к другу.

– Никому из нас не хочется уезжать, Мэтти, – проговорила она, хотя я уже не был уверен в правдивости ее слов. – Но так будет лучше. Время пришло. Тебе понравится в Кентукки. Ты будешь рядом с двоюродными братьями.

– Я должен позвонить Спенсеру. Пожалуйста, мам. Он хоть знает, что Тереза жива?

Рядом с отцом она как-то обмякла. Ее голова покоилась у него на груди, но глаза смотрели на меня.

– Сьюзен куда-то его увезла. Не знаю, куда точно и собираются ли они вернуться. О Терезе он, конечно, слышал. Ведь все было в новостях, – проговорила она сдавленным голосом.

Мой взгляд затуманился.

– Врунья! – сказал я.

Пощечина была не сильной, но застала меня врасплох, с полуоткрытым ртом; мамино обручальное кольцо звякнуло мне по зубам, и щеку пронзила острая боль.

– Отвезите меня к Терезе! – заверещал я. – Отвезите меня к Терезе!

– О, мой бог, – вздохнул отец.

Мать втащила меня на постель и прижала к себе.

– Ну-ка заткнись, – сказала она ласково, гладя меня по волосам, и я понял, что она больше не злится. – Тереза сейчас на интенсивной терапии. У нее что-то вроде бессонной комы. Она не спит, но ни на что не реагирует.

– Но она ведь назвала имя Снеговика.

– Не знаю, почему все решили, что это его имя. Знаю только, что с тех пор она не произнесла ни слова и даже не пошевелилась.

– Мам… а можно я посплю здесь? С тобой?

– И я. Можно? – спросил брат, заваливаясь в постель рядом со мной и двинув меня локтем.

Мать откинулась на свою подушку и заплакала. Отец вздохнул.

– Мальчики, дайте матери отдохнуть. Дайте нам немного времени.

– Ну, пожалуйста, – канючил Брент.

– Завтра. Если не расхотите. – Он выключил ночник, и нас окутала тьма. – Спокойной ночи, мальчики, – сказал он.

Я вспомнил миссис Кори, задрожал и помчался к себе.

На следующее утро мать разбудила нас пораньше и помогла упаковать наши дорожные сумки. В передней мы обнаружили все четыре потрепанных белых чемодана, которыми родители пользовались, когда путешествовали на машине. На чемоданах лежали два перетянутых резинкой романа Айзека Азимова и стопка кассет.

Брент потер кулаками глаза.

– Мы ведь еще не уезжаем, правда? – спросил он.

– Ш-ш-ш! – прошипел отец.

– Я не поеду, – захныкал Брент.

Я положил руку ему на спину, и от моего прикосновения его лопатки сжались, как аккордеон.

Когда появилась мать, волосы у нее были уже покрашены в более сочный темно-коричневый цвет. Под глазами чернели большие круги.

– Попрощайтесь, – сказала она.

– С тобой?

Плечи у нее упали, губы натянулись.

– Люблю я тебя, Мэтти Родс, – проговорила она мягко, если не с любовью. – А теперь попрощайся с отцом.

– Пока, пап, – сказал я. – Прости. За все. Мне правда очень жаль.

– Знаю. Я приеду, как только смогу. – Он наклонился и взял Брента за подбородок. – Слышишь, Большой Би? Ни о чем не беспокойся.

– Я его ненавижу.

– Это пройдет.

– Не пройдет.

– Он тебя еще полюбит. Впрочем, он и так тебя любит. – Отец посмотрел в мою сторону, хотя Брента от себя не отпустил.