Паскаль Киньяр - Вилла «Амалия»

Маленький детский зуб, выкатившись из медальона, бесшумно подпрыгивает, соскальзывает в сток и исчезает.

– Что это было? Никак зуб? – спрашивает уборщица.

– Нет-нет, – бормочет Анна Хидден.

Защелкивает пустой медальон. Выбегает в сад.

И, схватив шланг для поливки, начинает отмывать садовую тачку.

Внезапно солнце осветило лужайку.

Коснулось берега.

Под кожей лица явственно проступили кости.

Оно слегка походило на лицо ее матери. Но было гораздо более худым, чем лицо ее матери в том же возрасте. Тем, кто ее не знал, она казалась красивой, но в верхней части лица и в линии губ стало проглядывать что-то суровое, почти свирепое. Словно внутри нее жила другая женщина, агрессивная, иссохшая, истощавшая куда сильней, чем ее мать, бабушки и прабабушки с материнской стороны. Ее улыбка была очаровательна, когда она улыбалась, хотя такое случалось редко; зубы – большие, широкие, очень красивые, белоснежные – озаряли лицо, но это был холодный, негреющий свет.

Страдания, плаванье, любовь, музыка, голод превратили ее в женщину-воительницу.

Она часто выходила на люди. Купила квартирку-студию возле Лионского вокзала. На концертах ее видели, ее замечали, всегда одетую на японский манер – в духе Йоджи Ямамото, Неси Мияке. С ней здоровались. Она собиралась продать дома в Тейи.

Как-то, летним вечером, она стояла, нагнувшись, у самой Йонны, в тени Гумпендорфа, с его пожелтевшей и уже облупившейся штукатуркой. Бросала остатки хлеба уткам и лебедям, которые торопливо плыли к ней со всех сторон, бесшумно разрезая темную воду. Залаяла собака. И вдруг она подумала о Магдалене Радницки. Сейчас ей было бы шестнадцать лет. И она могла бы выскочить из дома, с влажными волосами, в бумазейной ночной рубашке, и подбежать к ней сзади, крича, говоря…

Внезапно слева донесся звон колокола.

Это была баржа, старая, словно возникшая из былых времен. На палубе стояли голландские туристы, путешествующие по бургундским каналам. Они проплывали мимо, крича и приветственно махая людям на берегу.

Она медленно села на ступени, глядя, как проходит баржа.

Мутная вода Йонны с плеском разбивалась о набережную, о причальные кольца. Она сидела на камнях, под солнцем, – так когда-то Джулия сидела на мостках, в метре от бара, и, свесив ноги, полоскала их в голубой воде Средиземного моря. Здешняя вода была не такая красивая. И лето не такое жаркое. Она не находила в себе решимости встать, зашагать, побежать, уехать, умереть. Живя здесь, она начинала бояться солнца. Там же, когда они были вместе, когда они жили вместе, все втроем, они никогда не испытывали страха перед солнцем и, уютно пристроившись, все трое, в своих шезлонгах, попивали, все трое, ледяную воду из больших стеклянных запотевших бутылок, на террасе, на самой верхушке горы, в раю.

Праздник Трех царей (или волхвов) отмечается у католиков 6 января. В этот день принято запекать боб в праздничном пироге; тот или та, кому он достанется, становится «королем» или «королевой» и должен выбрать себе пару. (Здесь и далее прим. переводчика.)

Моющее и отбеливающее средство с сильным запахом хлора.

Здесь: пропащая (um.).

Небольшой замок (um.).

О, что со мной? (англ.)

О, одиночество, мой сладостный удел, / Тебя я Ночи поручаю (англ.).

Евангелие от Матфея, 19:21.

Имеется в виду Анна-Магдалена, вторая жена Иоганна-Себастьяна Баха.

Томашек Ян Кршител (1774–1850) – чешский композитор и педагог.

Фильм А. Хичкока.

Ристретто, сукчинто – кофе двойной и тройной крепости (um.).

Жовьяль Сениль (Jovial Senile) – жизнерадостный старикан (фр.).

Труднодоступная вершина в Гималаях (8068 м).

Дусик (Душек, Дюссек) Ян Ладислав (1760–1812) – чешский композитор. София Корри (1775–1847) – его жена, певица, пианистка и арфистка.

Видимо, имеется в виду Краус Клеменс Генрих (1893–1954), австрийский дирижер и пианист.

Бенда Йиржи (Георг) Антонин (1722–1795) – чешский композитор, скрипач и дирижер, автор музыкально-сценических произведений, в частности мелодрамы «Медея» (1775).

Хижине композитора (нем.).

Шоберт Иоганн (1730–1767) – немецкий клавесинист и композитор.