Сергей Шаргунов - Чародей

— Милости просим! Головкин, мэр. Заждались. Звонить уж думал. Гимном народ разогреваем. — Он оглянулся и рубанул темень осатанелым взмахом. — Коля, давай! По новой…

Прервав державную песню на полуфразе, звукач, сокрытый мраком и паром, запустил гимн с начала.

Они зашли к телеге с тыла и взобрались.

На телеге было еще ветренее, у Вани затряслись худые ноги, и коленные чашечки начали чокаться в кокетливом исступлении. Ефремов был добродушно-безмятежен, он принял из рук мэра микрофон. «Чертовская выдержка», — вместе с новым порывом метели подумал Ваня. Лица людей были на уровне его коленей. Руки стоявших самыми первыми держались за телегу, некоторые в варежках, а некоторые — красные и нагие.

— Дорогие друзья! — изогнутые усы депутата моментально вспенило белизной.

— Ну, здравствуй, дружок… — вздохнула старая женщина, чьи узловатые красные пальцы были в каких-то сантиметрах от круглых носков черных депутатских туфель.

— Россия окружена врагами. Многие хотели бы завладеть нашей Родиной. Враги России недовольны нашей сильной властью. Враги Тамбовской губернии ставят палки в колеса! Они хотят нам зла! — Здесь, под ударами снежной мути, Ефремов, очевидно, решил употребить короткий уличный вариант спича. — Получится? — Он выкрикнул это, и снег опал с его усов, и грозное лицо его прыгнуло навстречу залпу метели. — Сломают Россию?

— Про пенсии давай… — вялым голосом попросила старушка из-под ног.

— Пенсии? — глянул под ноги Ефремов, и это было его ошибкой. Народ, будто пьяница, забывшийся в сугробе и вдруг проснувшийся, обмерзнув и протрезвев, зашипел: «Пенсия! Пенсия!», — а Ефремов, наоборот, прикрыл глаза, собираясь для новой тирады, но и точно бы засыпая. Тут же новый ветер харкнул ему в лицо, и в это лицо озабоченно заглянул охранник Паша, и Ефремов начал обозленно тереть веки, а какой-то старик захохотал в толпе пустым глубоким ртом, безумным, как сама непогода.

— Предатель! — вдруг метнулся крик из толпы. — Долой свинью!

Парень с непокрытой плешивой головой и опухшей физиономией прорывался из темени к телеге.

— Кузьма! — угрожающе крикнул с телеги мэр, весь напрягаясь изнутри своей дубленки. — Опять в дурку захотел?

Парень мотнул головой и завизжал с новой силой:

— Иуда! Свинья! Предатель! Паскуда!

— Ща я его управлю, — сказанул за спиной у Вани Егор. Ваня оглянулся и увидел, как охранник спрыгивает с телеги.

— Вот видите, провокаторы суют палки в колеса! — поставленным самоотверженным голосом возгласил в микрофон Ефремов.

— Да это Кузька, наш дурачок… — рассудительным миролюбивым тоном сказала женщина у него под ногами.

— Иуда Родины! — Поросенок приближался страстными рывками, перед ним редели люди, но вот сбоку толпы, свирепо разрубая тела, влетел Егор. И одним махом, локтем расплющив чьи-то очки, он ударил поросенку в лоб квадратным кулаком, как обухом топора.

Толпа распахнулась, и в открывшемся голом проеме мелькнула статная фигура Егора, который волок за собой бессильную тушку, издававшую ультразвуковой визг.

— Россия будет единой и справедливой! Россия — великая наша держава! Пенсии повышаются, зарплаты растут… — Ефремов продолжал говорить.

— Он сирота. Родители его угорели. Он живой остался… — поежилась старушка о своем, и ее пальцы сделали пробежку назад от круглых носков депутатских ботинок.

Да и Ваня не слушал гордо раздиравшего воздух у него над ухом депутата, а дрожь улеглась, хотя ветер свистел и напрыгивал. Все Ванино внимание было обращено к краю людской черной разбурлившейся проруби, где Егор прыгал на юродивом, юродивый уже замолк, замолк, замолк. Ванино сердце взорвалось багровой жалостью, и с его губ навстречу вихрю, диким пространствам и избиению человека почти сорвалось такое простое: «Рамэламурамудва».

— Идем, ты живой? — Паша дернул его за плечо.

Ваня увидел, что депутат и мэр уже спустились с телеги, и палаческий Егор красуется рядом с ними, а народ разбредается в стороны…

Снова ехали. И приехали в пансионат. Огороженный со всех сторон, затонувший в снежных деревьях.

Ужин был накрыт в просторной столовой с остатками советского кефирно-оладушкового прошлого на стенах: седая тучка, круглое румяное солнышко.

— Устал? — спросил губернатор с братской интонацией.

Ефремов отмахнулся.

— Представляешь, волка встретили.

— Где?

— Ехали и приметили.

— Их много развелось.

— Одним меньше. Егор, парень мой, молодчик. С одного выстрела — уложил.