Карлос Сафон - Игра ангела

Я лежал на полу неподвижно. Вскоре вагон вздрогнул, из решетки обогревателя повеяло теплом, обласкавшим мне лицо. Через час первые рассветные лучи заглянули в окна. Я выбрался из своей норы и огляделся, изучая обстановку. Пассажиры, поодиночке и парами, тащили по перрону чемоданы и узлы. Гул раскочегаренной машины паровоза мелкой дрожью передавался по стенам и днищу состава. Вскоре путешественники начали рассаживаться по вагонам, и проводник включил свет. Я снова занял место у окна и отвечал на приветствия попутчиков, проходивших мимо моего купе. Стрелки больших станционных часов показывали ровно восемь часов, когда поезд тронулся и заскользил вдоль перрона. И только после этого я смежил веки, слушая перезвон церковных колоколов в отдалении, словно эхо проклятия.

На обратном пути поезд постоянно останавливался. Часть железнодорожного полотна требовала ремонта, и мы прибыли в Барселону только к вечеру пятницы 23 января. На город давило багровое небо, затянутое паутиной черного дыма. Было жарко, как будто зима внезапно кончилась, и от решеток канализации поднимались влажные затхлые испарения. Открыв портал дома с башней, я нашел на полу белый конверт. Различив печать красного сургуча, я не позаботился поднять его, ибо заранее знал содержание письма: любезное напоминание о свидании с патроном в особняке у парка Гуэль, чтобы передать готовую рукопись. Я поднялся по лестнице в темноте и отпер дверь жилого этажа. Не зажигая свет, я прямиком направился в кабинет. Я подошел к окну и оттуда окинул взглядом комнату, наполненную адским заревом, отблеском полыхающего неба. Я представил всю сцену так, как описывала ее Кристина. Вот она стоит на коленях подле кофра, открывает его и вынимает папку с рукописью. Она читает проклятые страницы и понимает, что непременно должна их уничтожить. Она зажигает спички и подносит огонек пламени к бумаге.

«В доме кто-то был».

Я шагнул к кофру и замер на миг, словно шпионил, наблюдал за ней. Потом, наклонившись, я открыл кофр. Манускрипт лежал на месте, дожидаясь меня. Протянув руку, я коснулся папки, погладив ее кончиками пальцев. И тут я это заметил. Серебряный контур мерцал на дне сундука, точно жемчужина на дне водоема. Я взял предмет и повертел в пальцах, рассматривая в отсвете окровавленного неба. Брошь, изображавшая ангела.

— Сукин сын, — услышал я свой голос.

Из глубины шкафа я извлек шкатулку со старым револьвером отца и, открыв барабан, убедился, что оружие заряжено. Оставшиеся в коробке патроны я высыпал в левый карман пальто, а в правый сунул завернутый в платок револьвер. Перед уходом я задержался на миг, чтобы взглянуть в лицо незнакомцу, смотревшему на меня из зеркала в прихожей. Я улыбнулся, ощущая в крови леденящее спокойствие ненависти, и вышел в ночь.

Дом Андреаса Корелли возвышался на холме на фоне пелены багровых туч. За ним колыхалась роща теней парка Гуэль. Ветер шевелил ветви, и листья шелестели, как змеи в темноте. Я остановился у входа и окинул взглядом фасад. В доме не горела ни одна лампочка. Ставни на окнах были закрыты. За спиной я слышал дыхание собак, носившихся за стенами парка, выслеживая меня. Я вынул из кармана револьвер и повернулся к решетке входных ворот парка, сквозь которую виднелись силуэты псов, расплывчатых теней, наблюдавших за мной из полумрака.

Я подошел к двери дома и трижды коротко ударил дверным молотком. Ответа я ждать не стал. Я собирался разнести замок выстрелами, но это не потребовалось. Дверь была открыта. Я повернул бронзовую ручку, отжав язычок замка, и дубовая дверь медленно скользнула внутрь, увлекаемая собственным весом. Впереди открылся длинный коридор. Слой пыли, покрывавший пол, белел, словно тонкий песок. Я переступил порог и приблизился к лестнице, поднимавшейся вдоль боковой стены прихожей. Ее верхние ступени тонули в клубах сумрака. Я прошел дальше по коридору в гостиную. За мной следили десятки глаз из галереи старых фотографических портретов в рамках, развешенных по стенам. В доме царила мертвая тишина, слышались лишь мои шаги и дыхание. Я достиг конца коридора и замер. Закатный свет красными лезвиями проникал сквозь ставни. Я поднял пистолет и переступил порог гостиной. Глаза успели привыкнуть к полутьме. Мебель в комнате была расставлена по-прежнему, но даже при скудном освещении становилось понятно, что она ветхая и погребена под толстым слоем пыли. Руины. Занавеси давно истлели, а облезшая краска на стенах висела лентами, напоминая змеиную чешую. Я направился к одному из окон, чтобы открыть ставни и впустить немного света. Метрах в двух от балкона меня настигло ощущение, что я не один в комнате. Я застыл, похолодев, затем медленно повернулся.