Карлос Сафон - Игра ангела

— Это место, где прошли самые лучшие минуты моей жизни, — сказал я не раздумывая. — Я не хочу с ним прощаться.

Мы вернулись в дом с башней затемно. Когда мы вошли, на нас пахнуло теплом камина, который я растопил перед уходом. Кристина, не проронив ни слова, направилась в глубь коридора, раздеваясь на ходу и отмечая свой путь кучками брошенной одежды. Я нашел ее в постели, распростертой в ожидании. Я лег рядом и позволил ей направлять мои руки. Лаская Кристину, я чувствовал, как мышцы ее тела твердеют под кожей. В ее глазах не отражалась нежность, в них горели пылкое желание и жажда. Я растворился в податливой плоти, неистово ее пронзая, и чувствовал, как ногти Кристины с силой впиваются мне в кожу. Я слышал, как она стонет, задыхаясь, от муки и блаженства. Наконец мы вытянулись рядом, обессиленные и в поту. Кристина склонила голову мне на плечо и заглянула в глаза.

— Твоя приятельница сказала, что у тебя неприятности.

— Исабелла?

— Она очень волнуется за тебя.

— Исабелла имеет склонность воображать себя моей матерью.

— Думаю, так далеко дело не заходит.

Я избегал ее взгляда.

— Она рассказала, что ты работаешь над новой книгой по заказу иностранного издателя. Она называет его патроном. По ее словам, он щедро платит тебе, но тебе противно брать у него деньги. Она говорит, ты боишься этого человека, патрона, и в этом деле что-то нечисто.

Я фыркнул с негодованием.

— А что еще Исабелла тебе поведала?

— Пусть это останется между нами, — ответила Кристина, подмигивая. — Может, она меня обманула?

— Не обманула, занималась спекуляциями.

— А о чем книга?

— Детская сказка.

— Исабелла предупреждала, что ты так и скажешь.

— Если Исабелла просветила тебя по всем пунктам, зачем ты спрашиваешь?

Кристина строго посмотрела на меня.

— Ради тебя и ради спокойствия Исабеллы я бросил книгу. C'est fini, [52] Конец (фр.). — признался я.

— Когда?

— Утром, пока ты спала.

Кристина нахмурилась и недоверчиво покачала головой.

— А тот человек, патрон, знает?

— Я с ним не беседовал. Но, думаю, он догадывается. А если нет, то сообразит очень скоро.

— Значит, ты должен вернуть ему деньги?

— Полагаю, деньги его волнуют меньше всего.

Кристина погрузилась в долгое молчание.

— Можно прочитать? — спросила она наконец.

— Нет.

— Почему?

— Это черновик без начала и конца. Там только наброски, обрывочные мысли, бессвязные фрагменты. Читать совершенно нечего. Ты уснешь от скуки.

— И все же мне хотелось бы прочесть.

— Зачем?

— Затем, что это ты написал. Педро любит говорить, что писателя по-настоящему можно узнать только по оставленному им следу чернил. И человек, который кажется нам знакомым, всего лишь пустая оболочка, а правду всегда нужно искать в вымысле.

— Должно быть, он прочел это на какой-нибудь открытке.

— На самом деле он заимствовал эту мысль из твоей книги. Я знаю потому, что тоже ее читала.

— Плагиат не отменяет глупости сказанного.

— А по-моему, в этом есть смысл.

— Тогда, может, так и есть.

— Значит, можно прочитать книгу?

— Нет.

Мы поужинали остатками утреннего хлеба и сыра, сидя напротив друг друга за столом в кухне и время от времени переглядываясь. Кристина жевала без аппетита, внимательно изучая под свечой каждый кусочек хлеба, который собиралась отправить в рот.

— Есть поезд, который отправляется завтра в середине дня с Французского вокзала в Париж, — сказала она. — Это не слишком поспешный отъезд?

Я не мог избавиться от видения, представляя, как Андреас Корелли поднимается по лестнице и стучит в мою дверь. С трепетом я ожидал, что это может произойти в любой момент.

— Наверное, не слишком, — согласился я.

— Я знаю маленькую гостиницу напротив Люксембургского сада, где сдаются комнаты на месяц. Немного дороговато, но… — добавила она.

Я предпочел не спрашивать, откуда она знает о гостинице.

— Цена не имеет значения, но я не говорю по-французски, — заметил я.

— А я говорю.

Я опустил глаза.

— Посмотри на меня, Давид.

Я неохотно поднял голову.

— Если ты хочешь, чтобы я ушла…

Я торопливо замотал головой. Кристина схватила мою руку и поднесла ее к губам.

— Все будет хорошо. Вот увидишь, — прошептала она. — Я знаю. Пусть это будет первое, что получится в моей жизни как надо.

Я с болью смотрел на нее: сломленная женщина со слезами на глазах, окутанная сумерками. И больше всего на свете мне хотелось вернуть ей то, чего она никогда не имела.